Гнев и Голод
Шрифт:
Из груди верберда вырвался звериный рёв, эльфу даже пришлось зажать уши, чтобы не оглохнуть. После этого Вальдман долго и тяжело дышал, восстанавливал силы, пока их, наконец, не набралось на то, чтобы вернуть глотку в человеческий облик.
– Сукины дети, – сказал стрелок с лёгкой хрипотцой.
– Мы ещё достанем их, дружище, – ответил Даэвин, смотря вдаль.
Эльф не часто имел дело с оборотнями, поэтому сейчас пребывал в лёгкой растерянности, или это рык был виноват…
– Скорее, они нас, – ответил Вальдман, – но да, ты прав. Должок мы так и так вернём.
– Давай найдём нашего друга и уберёмся отсюда, – предложил эльф, – согласен?
Вальдман обернулся к нему и пристально посмотрел прямо в глаза.
– Ты же понимаешь, что они тебя теперь не оставят в покое, верно? – спросил он.
Даже стекающая по лицу свежая кровь не смогла скрыть написанное на лице стрелка беспокойство.
– Да, – выдохнул эльф, – но мне и так, и так деваться некуда. У таких, как я, нет пути назад.
Вальдман улыбнулся, а затем расхохотался, широким раскатистым басом, ещё долго продолжавшим рокотать над догорающим полем.
– Добро пожаловать, – сказал стрелок.
***
Когда стрелок и лучник вернулись к поляне, они увидели зрелище, за право написать которое передралось бы немало художников. На фоне горящего поля, прислонившись спиной к жерди пугала, подогнув ногу, сидел гоблин. Он преспокойненько курил самокрутку, утопая в меху лежащего под ним крупного чёрного волка.
Голова волка отсутствовала, куда подевалась, никто не знал.
– Надо бы уходить, – предложил Вальдман.
Он даже не предполагал, чего сейчас можно ожидать от гоблина в таком состоянии, поэтому старался выбрать максимально нейтральный тон.
Гоблин повернул голову и сверкнул горящими жёлтым пламенем глазами. Огонёк самокрутки вспыхнул, затем погас, из огромных ноздрей выбрались два аккуратненьких облака сизого дыма.
– Зачем? – спросил он.
– Мне кажется, местные будут рассержены, когда узнают, что их хлеб сгорел за одну ночь, не успев дозреть – рассудил Даэвин.
– Крошить оборотней – это одно, воевать со всей деревней – совсем другое, – продолжил Вальдман.
Грод отвернул голову, сделал стоическую затяжку и проронил, будто бы невзначай.
– Не будут. Не будут они на нас злиться.
– Почему? – хором спросили товарищи.
Гоблин соскользнул с окровавленного меха, бросил окурок рядом с пустующей шеей, придавил его ногой и пошёл в сторону тропинки.
– Идемте, – бросил он на ходу, – кое-что покажу.
Они добрались до нужного места, когда ярко-золотой закат отчаянно сражался с чёрными облаками полыхающего пожара.
Никогда они не смогут привыкнуть к этому до конца….
Деревня была сожжена, дотла, до самого основания. Несколько обугленных стенок и полуразвалившийся амбар: вот всё, что осталось от некогда скучной, но далеко небедной и почти процветающей деревеньки. Теперь всё имущество и утварь местных жителей покоились в толстом слоем золы на выжженной земле, а сами жители….
– О нет…– выдохнул Даэвин.
Вальдман молча разглядывал главную улицу, по единственной мощёной дороге, напрямую через село, протянулась оранжерея из двух рядов крепких обгоревших столбов. И под каждым из них, в пепле, лежало по груде чернеющих костей.
Стрелок присел на корточки и перевернул лезвием кинжала несколько головешек под одним из мест казни.
– Все скелеты женские, – уточнил он.
Запахи тоже говорили стрелку о многом, но здесь ещё нужно было всё хорошенько обдумать.
– И кому понадобилось сжигать баб? – недоуменно спросил Грод.
– Не знаю, кому, но у них явно нет недостатка в лошадях, – ответил стрелок, который нашёл отпечатки копыт на опалённой земле, – животины откормленные, некрупные и очень быстроходные, подкованы недавно. Сталь подков качественная, гвоздей – тоже, похоже на лёгкую кавалерию, обычным головорезам таких задёшево не достать.
Он задумался, глядя назад, туда, где дожаривались туши мёртвых волков.
– Основательная подготовка, доложу я вам, – продолжил вместо него Грод, роясь в обломках домов, – всё дочиста вынесли, ни медяка нет. Не очень похоже на лохматых, точно человечья работа.
– Посмотрите туда, – эльф указал вдоль улицы на небольшую площадь в центре деревни.
Там, развеваясь и хлопая на пепельном ветре, рос из земли, словно сорная трава, огромный почерневший от гари грубовато сделанный стяг. Два скрещенных серпа колыхались на белой жёсткой ткани, её краями поигрывал ветер, края были обгорелые и запачканные мелкими кровавыми брызгами.
Когда вся троица наконец прошла улицу до середины, прикрывая лица руками от смрада, они оказались на краю. На краю большого глубокого котлована, доверху заваленного человеческими телами и, более того, на самом краю собственного рассудка.
Теперь стало понятно, на чём именно держался стяг.
– Мужчины, старики, дети…– Даэвин чувствовал, как его эмоции начинают атрофироваться.
– Смотрю, нашли себе ровню, – гоблин сплюнул на землю.
Он поджёг трутом ещё тлеющую на земле головешку и бросил в знамя, которое мигом запылало, словно облитое малом.
– Мелочь, а приятно, – подытожил он.
Вальдман молчал, долго молчал, глядя вниз, вглядываясь в эти лица.
Он обогнул котлован и направился к ничем не примечательному обугленному остову какого-то дома. Затем долго разгребал горелый мусор и угли, пока не добрался до пола. А потом отодвинул ножом несколько досок и провалился куда-то в неизвестность.
Вскоре из неизвестности раздался раздалось радостное ворчание, и стрелок снова возник на поверхности, с железной коробочкой в руках.