Гнезда Химер. Хроники Овётганны
Шрифт:
Они довольно долго шушукались, потом Хэхэльф повернулся ко мне.
– Ндана-акуса спрашивает, когда тебе будет угодно отправиться в путь, к Варабайбе? Обычно он сам принимает решения и не дает себе труд советоваться с другими заинтересованными лицами, а тут спросил! Понимаю, что ты скажешь: «Завтра же!» – и полностью разделяю твое нетерпение. Но я тебя умоляю: сделай несчастное лицо, чтобы ндана-акуса увидел, как тебе не хочется покидать его гостеприимный дом. А то затаит обиду, мне же потом и расхлебывать…
Я послушно скорчил скорбную рожу: никаких проблем! Достаточно было
Пока Хэхэльф рассказывал ндана-акусе о том, какие чудовищные сожаления мы оба испытываем в связи с необходимостью отправиться в путь прямо завтра, я мрачнел все больше и больше, пока не понял, что еще немного, и какая-нибудь из бунабских красоток решит, что я вполне подхожу для семейной жизни. По крайней мере, мой основной недостаток – «улыбчивый рот» – был полностью ликвидирован.
– Он сказал: «Завтра – так завтра!» – бодро сообщил мне Хэхэльф. – Пожалуйста, постарайся заплакать! Ндана-акусе будет приятно увидеть, что предстоящая разлука разрывает твое сердце.
– Заплакать сложно, – неуверенно протянул я, но сделал все, что мог: закрыл лицо руками и издал несколько сдавленных всхлипов, а когда отнял руки от лица, мои глаза были по-настоящему мокрыми – я ухитрился незаметно, но очень сильно надавить на их внутренние уголки.
– Сойдет, – похвалил меня Хэхэльф. – Ты просто на лету схватываешь!
Ндана-акуса с интересом посмотрел на мое несчастное лицо и, кажется, преисполнился сочувствия. Во всяком случае, бедняга Хэхэльф был вынужден в течение получаса переводить мне его глубокомысленные рассуждения о мимолетности приятных мгновений, которые, тем не менее, можно сохранить в каком-то таинственном уголке сердца…
Вечер завершился концертом художественной самодеятельности. На поляне появились печальные серьезные люди в странных одеждах. Все бунаба, на мой взгляд, одеваются странно, но у меня создалось впечатление, что эти ребята решили надеть на себя все содержимое своего гардероба сразу. На них были и штаны, и длинные цветастые юбки с разрезами, и коротенькие «пляжные» топики, берущие начало под мышками и выставляющие на всеобщее обозрение узкую полоску загорелого поджарого живота. Не удовлетворившись достигнутым эффектом, музыканты украсили себя многочисленными пестрыми лентами, косынками и шарфами. Тяжелая рука какого-то местного дизайнера приложилась даже к агибубам, почти утонувшим в ворохе ярких тканей.
Некоторые пришли налегке – чуть позже выяснилось, что это были певцы, а четверо принесли с собой музыкальные инструменты. Один вооружился неким подобием банджо и смычком, другой – маленькой, почти игрушечной голубой дудочкой, третий притащил с собой сразу два барабана: длинный и узкий, словно изготовленный из куска водопроводной трубы, и короткий, напоминающий пухлую подушку ндана-акусы. Больше всего меня удивил загадочный музыкальный инструмент, похожий на своего рода бант: два расклешенныхстаканчика, соединенных между собой узкими концами.
– Этот инструмент называется «сум», – пояснил Хэхэльф. – Играть на нем – самая сложная наука: лично у меня так ничего и не получилось…
– А прочие инструменты? – лениво поинтересовался я.
– Длинный барабанчик называется «балух», короткий – «инайма»; смычковый инструмент – «ладуба», а голубая дудочка – это бунабская флейта «ута». Вот на уте я в свое время играл неплохо! – Он мечтательно умолк, а потом прибавил: – У бунаба совершенно необычная музыка, мелодичная, берущая за душу и ни на что не похожая. Недаром эти ребята, бузы, считаются не просто музыкантами, а «маленькими жрецами», сам сейчас оценишь!
Я оценил. Бунабские песни показались мне на удивление мелодичными и неописуемо печальными. Сами бунаба были благодарными слушателями: эти и без того унылые ребята окончательно пригорюнились, а некоторые даже пустили слезу. Через некоторое время все слушатели дружно рыдали. Я не преувеличиваю, на смуглых щеках блестели ручейки слез, даже сам ндана-акуса величественным жестом утирал глаза.
– Бунаба – довольно суровые люди, особенно с виду, – пояснил Хэхэльф. – Единственное, что может их растрогать, – это красивая мелодия. Чем печальнее, тем лучше. Могут рыдать до утра и не заметят, как уходит время… Каюсь, мне так и не удалось разделить это их увлечение. То есть музыка мне нравится, но слезы из глаз почему-то не текут… У тебя тоже, да?
– Не текут, – согласился я. – Знаешь, я думаю, все дело в воспитании: в детстве мне все время твердили, что «настоящий мужчина» не должен плакать, ни при каких обстоятельствах. Теоретически понимаю, что это чушь, но привычка есть привычка!
– Вот-вот! – обрадовался Хэхэльф. – Я-то думал, у меня одного такие проблемы…
Вечер завершился под хоровые рыдания суровых бунаба, не испорченных «комплексом мачо». Я отправился спать, растроганный и умиленный: вот это, я понимаю, благодарная публика!
Глава 10
Паломничество к Варабайбе
На новом месте мне спалось просто отлично: все эти подушечки и коврики оказались отличным материалом для строительства уютного гнезда, в недрах которого я почувствовал себя защищенным от всех бед, потрясений и неожиданностей. Мне повезло: спали в этом доме долго и со вкусом, подъемов на рассвете здесь не практиковали, следовательно, ни одна голосистая сволочь не заявилась в мою спальню с первыми лучами первого солнца, чтобы пожелать «доброго утра», поэтому мне удалось выспаться.
Впрочем, «голосистая сволочь» все-таки заявилась, но только с первыми лучами последнего из трех солнышек, которое сегодня собралось посетить небо лишь после полудня.
– Ронхул, ты тут так здорово устроился, и мне очень жаль, что приходится тебя будить, но нам пора собираться в дорогу, – виновато сказал Хэхэльф. Он стоял на пороге моей спальни и с нескрываемым любопытством рассматривал сооруженное мною гнездо.
– Было бы что собирать! – сонно возразил я. – Что касается моих вещей, я их даже не распаковывал…