Гнездо ласточки
Шрифт:
Мать казалась Кире старой, а Геля еще слишком юной – для критических-то дней. Но кто ее знает, эту физиологию! У всех же по-разному.
Сердце продолжало тревожно стучать.
Она тихо, стараясь не шуметь, выскользнула из ванной.
…Мать стояла на кухне, спиной к Кире, обеими руками держась за поясницу, подняв лицо кверху. В воздухе был разлит горьковатый запах лекарств.
– Мама.
– А? – испуганно прошептала мать и повернулась, все еще храня на своем лице выражение му́ки и боли. – Это ты… напугала.
– Мама. Мама, ты скажи мне честно.
– Ты о чем?
– Ты прекрасно понимаешь, о чем я, – с укором произнесла Кира. – Скажи. Ну скажи мне!
Пауза. Долгая, долгая. Мать с посеревшим, перекошенным от боли лицом смотрела в сторону. Затем тихонько опустилась на стул.
– Мама, скажи мне.
– Мы нормально живем. Не хуже других, – прошептала мать. – Вон, у Зины как… Толик ее в открытую гуляет. И они дерутся часто. Там полный дурдом, все говорят.
– Мама!
– А Тоня? Ты посмотри на Тоню – она же с бывшим уголовником связалась, он еще и на всю голову шибанутый, ему лечиться надо… И у Лиды тоже не слава богу. Нет, они живут хорошо, не ругаются даже, Виктор очень интеллигентный мужчина… Но счастья-то нет, потому что детей нет! Я думаю, Лида хоть и не показывает этого, но страдает очень!
– У тебя ведь почки болят. Да? Как тогда, да? Я помню. Он тебе все почки отбил, да?
– Нет, что ты! – взвилась мать.
– Ты все врешь. Зачем ты от меня скрываешь? – с ненавистью прошипела Кира. – Он лупит тебя – точно так же, как и раньше.
– Папа – хороший человек. Но у него работа немного нервная. Сложная, тяжелая… Да! Да, он срывается иногда. Редко даже. Но ничего страшного… Так, руку поведет у него.
– «Поведет», – повторила Кира, чувствуя, как кривятся губы. – Это не он, это рука его виновата. Руку у него повело!
– Тише, тише! Разбудишь же!
– Боишься? О, ты боишься его разбудить? Прелестно. Этот садист бьет тебя, а ты терпишь?
– Кира, детка, у нас все нормально, ничего я не терплю… – всплеснула мать руками.
– Отец бьет тебя. Он тебя бьет. Тридцать лет вы вместе, и он бьет тебя. Тридцать лет… – Кира схватилась за голову, не в силах примириться с происходящим.
– Это редко случается. Почти никогда. А почки у меня всегда барахлили, ты знаешь, одно с другим не связано.
– Не связано, как же. Он тебе отбил почки. Ты же еле живая. От тебя лекарствами разит, как из аптечной лавки.
Мать опустила голову, плечи ее затряслись.
– Вот как с тобой говорить? – негромко, с раздражением и жалостью прошептала Кира. – Ты ведь не человек уже, мама, ты животное. Господи, господи, как же страшно… Стоп! – Она вдруг дернулась – новая мысль пронзила ее. – А Геля? Он Гелю тоже бьет?! Гелю, такую маленькую, такую больную… Этого птенчика – он тоже бьет?!
– Нет-нет-нет!!! – замахала руками мать. – Как можно! Да я бы не допустила… И он Гелю и пальцем…
– Точно? – спросила Кира – а перед глазами маячил тот синяк, что она заметила на плече младшей сестренки.
– Кира, детка, ну неужели я допустила бы подобный ужас!
Кира помолчала. Потом произнесла уже
– Со мной – ты допустила же.
– Прости. Прости меня! – заплакала мать.
«Врет или нет?» – лихорадочно размышляла Кира. В самом деле, невозможно представить, чтобы Гелю, такую хрупкую, отец бил… Нет, невозможно. Он бы просто убил ее, если бы вздумал ударить!
– Клянись, что он ее не бьет.
– Клянусь. И потом, Кирочка, неужели ты думаешь, что я бы допустила…
– Я ничего не думаю, – перебила ее Кира. Помолчала, собираясь с мыслями. Уже легче – что отец не бьет младшенькую… – Я тебе одну вещь хочу сказать, мама. Если мужчина ударил женщину – то он виноват. Если мужчина ударил ее второй раз – то виновата уже она, потому что осталась с ним, потому что терпит этого урода. Если мужчина бьет собственного ребенка на глазах у матери, то она – преступница. Самая настоящая преступница. Потому что допускает это. И ее место – в тюрьме. Нет, конечно, отца тоже посадить надо, пожизненно, но и ее тоже, эту мамашу.
– Кирочка, прости меня. Я очень виновата перед тобой. Очень!
– Мама, я тебя никогда не прощу. Я тебя ненавижу. Я так жалею, что приехала сюда, – брезгливо произнесла Кира. – Ладно, все. Спокойной ночи.
Она поднялась к себе, опять забыв перекусить. Но какая еда, тут не до еды. «Скорее бы Тим выздоровел, скорее бы уехать отсюда… И все равно Гелю бы я забрала. Да, пусть отец и не бьет ее, но все равно для девочки психологическая травма – жить с этими уродами, видеть все это… Даже если отец бьет мать не при Геле (а меня-то он в свое время не стеснялся, скотина), то атмосфера все равно тяжелая, гнетущая. Здесь мертвечиной пахнет, этим воздухом нельзя дышать… Забрать Гелю надо. Но Тим против. Конечно, Тима тоже можно понять – ни к чему ему чужая родня, чужие проблемы, чужие дети, но мне-то что делать? Я же не могу засунуть голову в песок и сделать вид, будто ничего не замечаю? Я и так сколько лет делала вид, что ничего не было…»
Заснуть теперь оказалось невозможно.
Кира открыла ноутбук, нашла тот самый сайт, который читала постоянно.
Это был блог известной журналистки Натальи Радугиной. Одни ее ненавидели (проклятая феминистка, пытается развязать войну между мужчинами и женщинами, мутит воду, зарабатывает на жизнь, спекулируя «жареными» темами), другие считали чуть не святой, поскольку Наталья уже который год писала о женских проблемах. О насилии в семье, о дискриминации женщин на работе, о том, как в обществе относятся к женщинам…
Помимо «семейных» тем, Наталья еще много о чем писала в блоге, но Кира искала ответы только на свои больные вопросы.
Почему мужья бьют жен? Так принято? Бьет – значит любит? Почему жены это терпят? Считают нормальным? Оба виноваты? Она довела мужа до белого каления, вот он замахнулся и ударил…
Истории. Много историй о семейном насилии.
Где-то там, в глубинах радугинского блога, пряталась и исповедь Киры. Конечно, Кира не под своим именем ее писала, не все подробности вывалила. Так, самое основное: