Гниль
Шрифт:
В пути Маану встречалось много находок, не представлявших для него практической ценности, на которые он смотрел мимоходом, как скучающий турист на приевшиеся экспонаты провинциального музея. Мертвецы попадались редко, их запах был слышен издалека, и Маан заранее морщился. Обычно это были рабочие, путь которых оборвался здесь по какой-то причине. Иногда он находил скелеты с раздробленными костями и, обычно, неподалеку — сорвавшийся со свода валун или вырвавшуюся из креплений стальную балку. Скучная, обыденная смерть. У таких Маан даже не останавливался. Иногда встречались тела без видимых повреждений. Кого-то уложила болезнь, кого-то голод, кто-то упал, сорвавшись с узких мостков, и захлебнулся в мутной жиже.
Однажды, преодолев массивный каменный завал в старой узкой ветке, Маан обнаружил целое кладбище — восемь тряпичных свертков, из которых щурились пустыми удивленными глазницами
Маан находил эти куски Большой Колонизации, ее гниющие остовы, но осматривал их скорее с интересом палеонтолога. Он сам давно был иным биологическим видом.
Однажды он нашел в тупиковом, занесенном пылью, штреке, останки Гнильца, самую необычную свою находку. Это было в глухом закоулке Рощи Цикад, где все было заставлено бесконечными стойками с какими-то железными ящиками, издававшими сутки напролет монотонный металлический стрекот. Должно быть, какая-то автоматическая дублирующая точка. Маан увидел странную находку и сразу понял, что это. Узкое и длинное, как у термита, тело, было высохшим, хрупким на вид. От него осталась одна полупрозрачная оболочка, замершая в странной позе посреди заставленного оборудованием тоннеля. В свое время Гнили пришлось прилично поработать над ним, отрезая лишние куски и перекраивая заново — Маан мог различить остатки ребер, превратившиеся в узкие хитиновые пластины на боках, атрофированные зачатки ушных раковин, удлинившиеся острые пальцы. «Тройка» — определил он. Но это был не его таинственный спутник, вторгшийся в Край Мира, тело пролежало тут уже долго, несколько месяцев. Над ним уже успели потрудиться крысы — задняя часть была изъедена и выпотрошена. Смерть от старости?
Маан быстро нашел причину — он догадывался, где искать.
У мертвого Гнильца не было ни рта, ни иных отверстий, способных служить для подачи воздуха, а вот легкие были, Маан видел их в глубине матового тела. Там, где когда-то был рот, остался грубый рваный шрам, не успевший затянуться. Из-за этого и без того жуткое лицо мертвого Гнильца, с его раздувшимися, затянутыми желтой пленкой глазами, казалось ухмыляющимся. Но вряд ли ему было весело в его последние минуты. Кожа на горле висела лохмотьями, прежде здесь, видимо, зияли глубокие раны. Он нанес их сам — его поза и положение лап указывали на это.
«Самоубийство, — хохотнул Маан, с трудом отводя взгляд от этого нелепого памятника чьей-то нелепо закончившейся жизни, — Гниль всегда разбиралась в черном юморе».
Этот Гнилец попросту задохнулся. Гниль лишила его дыхательных путей, но позабыла о том, что тело, пусть и измененное, все еще нуждается в кислороде. Сложно определить, была ли такая забывчивость случайной. Несчастный, должно быть, мучился долго. Даже пытался разорвать собственное горло — раньше так, говорят, поступали отравленные газами в окопах древних войн.
На его месте мог оказаться и сам Маан. Но Гниль сберегла его, взяла под свое крыло, выходила от ран и наделила всем необходимым для жизни здесь. Может, он и верно ее любимчик? Возможно, он заслужил ее особое расположение. А может — была и такая, еще более глупая мысль — Гниль с особенным вниманием относилась к тому, кто долгие годы был «нулем», искусственным анти-телом. Трудно судить об образе мышления болезни.
Маан миновал Рощу Цикад и углубился дальше, в неизученные земли. Он не собирался хоронить останки Гнильца или совершать еще какие-нибудь действия. Гнильцы свободны от морали или религии, им ни к чему тратить время столь бесполезным способом.
Маан прошел через Мертвый Лес, полный бетонных столбов и обрывков проводов — вероятно, здесь планировали начать строительство, но так и не начали. Он отдыхал на берегу Моря Без Цвета, где воды было так много, что казалось даже невероятным, как в природе может существовать что-то подобное. Он охотился на крыс в Красной Пустыне, оставшейся с тех времен, когда мусор еще не перерабатывали, а сбрасывали под землю.
Он не испытывал скуки, но постепенно, день за днем обходя свои владения, стал ощущать подобие одиночества. Он, являясь полностью самодостаточным и снабженным всем необходимым для жизни, начал смутно чувствовать нехватку чего-то, что не было жизненно-необходимым, но чье отсутствие он давно ощущал.
Одиночество.
Смешно. Он был существом, для которого любое общество невозможно изначально. У чудовищ не бывает компании. Плотоядные монстры не нуждаются в собеседниках. Он сознавал это, но не мог полностью выгнать из головы досаждающее чувство.
Любой Гнилец, встреченный им здесь, представляет серьезную опасность — лишь небольшая часть из них сохраняет на третьей стадии подобие рассудка, животные же инстинкты сильны как никогда прежде. Подобная встреча скорее всего обернется схваткой двух диких зверей или же бегством одного из них. О чем можно говорить с выжившими из ума?..
Про общение с человеком Маан даже не думал. Любой человек, увидевший его, попросту рухнет без чувств. А после приведет с собой ребят Мунна. Это было не только глупо, но и смертельно-опасно. А Маан не собирался рисковать жизнью из-за такой ерунды.
Он разговаривал сам с собой, постепенно привыкнув к этому. Здесь у него не было иных собеседников.
Гнильцам не нужны собеседники.
Он миновал Гниющее Ущелье и собирался двигаться в обратном направлении, упершись в Старую Долину, в которой уже не раз бывал. Это был скучный край, который человек когда-то подчинил себе, но не смог окончательно завоевать. Должно быть, порода здесь была слишком мягкой — на каждом шагу встречались следы старых и новых обвалов, безжалостно дробивших бетонные своды, обрывавших стальные жилы трубопровода и тонкие нервные окончания силовых кабелей. Встретив сильное сопротивление, человек, несмотря на все свое бесконечное упрямство, ушел отсюда, отставив следы своего пребывания, похожие на изъеденные кариесом коридоры в нутре огромного зуба. Это не было похоже на обычные служебные тоннели, скорее на какую-нибудь древнюю каменоломню, представляющую из себя вереницу соединяющихся пещер, гротов и вымоин. Если бы не остатки строительного хлама, можно было бы даже подумать, что это причудливое образование имеет естественную природу. Неподалеку была сильная течь во вспомогательной магистрали, оттого в Старой Долине всегда было влажно, сыро, местами встречались целые озера, собравшиеся в низинах, на поверхности которых росли комки серых водорослей. Это было симпатичное, но скучное место, Маан заходил сюда изредка, если его путь пролегал неподалеку, но надолго никогда не задерживался. Забирался в воду, блаженно отфыркиваясь, лежал там некоторое время, уйдя с головой под поверхность, потом выбирался и шел дальше. Задерживаться здесь дольше он не видел смысла. Его ждал целый неизведанный мир.
Но оказавшись здесь в этот раз, он сразу почувствовал резкий, обращающий на себя внимание, запах. Запах дыма. В самом этом запахе не было ничего странного, здесь, под землей, возгорания хоть и изредка, но случались. Как-то раз Маану пришлось пробираться через объятую огнем силовую подстанцию, где, вероятно, случилось короткое замыкание. Там все плавилось, горело, чадило удушающим дымом, трещало, рассыпаясь, гудело от жара, искрило… Маан едва не потерял сознание, оказавшись в этом проклятом пекле, и трижды поблагодарил судьбу, когда убрался оттуда — по тревожному сигналу, несомненно, вскоре должны были прибыть пожарные с поверхности. Но чаще причина дыма оказывалась более прозаичной. Неспешно тлела где-то изоляция, раскаленная перегревшимся предохранителем или забившееся пылью и землей реле неспешно расплавляло собственные внутренности. Дым не тревожил Маана, но заставлял насторожиться, как и любое отступление от привычных ему событий подземного мира.