Гниль
Шрифт:
— Попей-ка лучше вместе со своим мурзатым Васькой на пару валерьянки глядишь — и все твои волнения мигом утрясутся.
— А ну тебя, — отмахнулся мужчина. Подул ветер, дыша ночной прохладой, а издали затарахтел приближающийся автобус.
Подвал в подростковой трудколонии был большой, точно самолётный ангар и практически доверху был забит картофелем. Внутри воняло пылью, затхлостью и чуток гнилью, которая всегда усиливалась, когда дюжие холода сменялись оттепелью.
Лампочки на потолке в
Наладить свет в подвале мог только приходящий раз в месяц электрик. Мужик вёрткий и толстый, как маленький колобок, избегающий лишний раз повернуться и что-то сделать своими руками, как чумки. Но, электрику до абсурда везло, золотые руки мужчины знали, как и что подкрутить, чтобы всё временно заработало, потому что потом, с его уходом, как назло действовал закон подлости: все неисправности вскоре становились на свои места.
В этот раз свет в подвале снова барахлил и как ни дёргал рубильник Василий, всё было без толку, свет не загорался.
Он собрался, было пойти наверх в свой кабинет за огарком свечи, в фонарике давно сели батарейки, да вспомнил, что в кармане есть зажигалка, поэтому решил вернуться в подвал.
На улице было темно, заканчивался февраль и сквозь открытый проем, ведущий наверх двери дуло сыростью. От промозглого воздуха ему хотелось поёжиться, да спрятаться куда-нибудь, где тепло, но Василий опасался закрыть дверь, и лишиться хоть серого и слабого, но источника света.
Он спустился вниз, щёлкнул зажигалкой и звонко брякнул носком ботинка по спинкам дырявых металлических вёдер, в которые собирался тащить наверх картошку.
Василий углубился в проём, минуя мешки с картошкой — и смачно выругался, когда дверь наверху с лязгом захлопнулась.
Трещоткин вновь щелкнул зажигалкой, сверяясь со своим местонахождением. Затем он стал накладывать картошку в ведро и ощутил зловонный душок, то ли гнили, то ли разложения. Крыса что-ли снова окочурилась, а?
В конце минувшей недели Медведев сам лично брал у него крысиного яда и всё докучал жалобами, что привезённая в конце января, та самая крупная и удивительно дешёвая картошка сильно погнила. А теперь вот Трещоткин сам ощутил этот смердящий дух разложения.
Видимо всё дело в минувших январских холодах, когда температура целый месяц держалась на отметке минус сорок. Тут уж, как ни накрывай картофель,
Василий услышал шорох. Неужели в подвале действительно завелась крыса? Он снова щёлкнул зажигалкой, тщательно осветив всё вокруг — и стал накладывать картошку.
Сюда бы сейчас того толстого серого кота, что любил лениво сидеть на перилах и зычным мяуканьем выпрашивать, что поесть, обитая около кухонного блока.
Когда он наполнил картофелем два ведра из шести, то снова послышался шорох — и что-то мягко покатилось по полу.
Наверное, это сполз мешок с картошкой и из дырок в сетке покатились на деревянный пол клубни. Но, на этот раз шорох был ближе и вызывал у завхоза непонятную тревогу.
Трещоткин снова щёлкнул зажигалкой и никого не увидел. Только скрипнула под порывом ветра дверь на верху. Затем ветер сильно хлопнул дверью и практически закрыл её, усиливая вокруг и без того чернильно-чёрную темноту.
Завхоз наполнил картошкой почти все вёдра на ощупь в полной темноте, когда его рука в матерчатых перчатках коснулась чего-то мягкого — это что-то хлопнуло, точно взорвалось.
— Фу, мерзость, гнилой клубень, етить-колотить, попался! — Мужчина хотел разжать пальцы и выпустить клубень, как снова с лязгом хлопнула дверь наверху.
Его носа коснулось отменно-ядрённое зловоние, мужчина тут же скривился и выругался сквозь стиснутые зубы.
Неожиданно замигал и включился таки свет. Василий зажмурил привыкшие к темноте глаза, а когда открыл их, то мельком периферийным зрением увидел, как что-то сплющенное коричневое с крапинками чёрного цвета, точно жгутом обвило его руку и плюхнуло на лицо, обжигая своими выделениями точно кислотой.
На матерчатой рукавице растеклось отвратительное пятно. Вонь опечатала ноздри мужчины вызывая рвоту.
Он успел открыть рот, набирая воздух для отчаянного крика, как существо похожее на гигантскую, распухшую крысу шлепнулось, откуда-то сверху, придавливая Трещоткина к полу. Влажные усики твари коснулись лба мужчины.
От нахлынувшей паники, он онемел, тело превратилось в неподвижную копну сена. Крик комом застрял в горле. Сердце билось галопом, как у той испуганной лошади, на которой Трещоткин вздумал разок прокатиться, когда ещё был совсем юн. Тогда он отделался испугом и сломанной рукой.
Свет в подвале снова мигнул и погас. Василий собрался закричать, но вместо крика из его горла вырвался слабый писк.
Шорх. Шорх. Зашуршало в углу — и Трещоткина потащили в самую глубь подвала в дышащую гнилью темноту.
Галина Петровна шеф повар трудколонии для несовершеннолетних сегодня работала в вечернюю смену. Раздав ужин, она то и дело посматривала на дверь в кладовую, прислушиваясь: не скрипнет ли ржавая петля, оповещая ее, что картошку на завтрашний день всё же удосужились принести из подвала.