Гном
Шрифт:
Утром Сережа уже почти оделся и копошился у двери, завязывая шнурки ботинок, когда Полина, присев рядом с ним, начала помогать ему:
— Сереженька, ну шнурки хотя бы ты можешь завязывать не с таким серьезным видом, — она улыбнулась и сын, улыбнувшись в ответ, стал перебирать пальцами со шнурками немного быстрее, а Полина поняла, что теперь может продолжить. — Да, и скажи, пожалуйста, в школе, что завтра тебя не будет, мы пойдем сдать несколько анализов, — она знала, что сейчас последуют вопросы и удивление, но, подготовившись, смотрела на Сережу спокойно. Он посмотрел на нее грустно, и, взяв
— Мам, а что он у меня нашел на диспансеризации, врач этот? — Сережа смотрел ей прямо в глаза, не давая возможности ни отвести их, ни скрыть панику.
— Сереженька, он ничего не нашел, просто нужно сдать анализы, — она ожидала вопросов, видя, что сын не поверил, но, уже встав, он просто, словно для него все это было совершенно безразличным, потому что — чужим, сказал:
— Он на меня как на пришельца смотрел, потому что… ничего не нашел, — и, грустно улыбнувшись, попрощался с Полиной, добавив:
— Про завтра в школе скажу, не волнуйся.
Он ушел, оставив Полину полностью опустошенной, виноватой и с нестерпимым чем-то ноющим в груди.
Москва, Катюша
Катя Невзорова весело распаковывала подарки, полученные не то от действительно обожавших, не то — от очень жалевших ее родственников и одноклассников. Гости разошлись, шумно отпраздновав ее двенадцатый день рождения и, оставшись, наконец в своей комнате наедине с этой приятно пахнущей новизной кучей свертков, она медленно распаковывала и рассматривала совершенно бесполезные, и очень нужные вещи, с прикрепленными пожеланиями или без них.
Найдя в одном из свертков модно-красивую кофточку — слишком дорогую и недоставаемую для одноклассников, Катя посмотрела на раскуроченный сверток и вспомнила, что это — подарок маминой сестры, работающей в валютном магазине и балующей родственников невиданностями по случаю рождения и новых годов.
Катя подошла к зеркалу на стене, приложив к себе обновку, решила, что она будет хорошо в ней выглядеть и, глядя на себя, вспомнила, как год назад папа перевесил это зеркало ниже — год назад, когда вся семья, после плачей и скулящей безысходности после поставленного девочке диагноза — «нанизм, вызванный генетическими нарушениями», — совершенно неожиданно, в самой середине причитаний о судьбе Катюши, не увидела входящую в комнату девочку, потрясшую всех строгим спокойствием и просьбой:
— Что вы ревете второй месяц, как будто я умираю? Какая разница — длинной я буду или коротышкой — вы все что, меня будете больше любить, если я дылдой вырасту? — семья застыла от изумления, а маленькая худенькая девочка с огромными карими глазами только повернулась к отцу: — Пап, раз уж я все равно выше не стану, зеркало перевесь, наконец! Второй год обещаешь, теперь уж все равно не дождемся, что я дорасту до него. Не могу же я всю жизнь, чтобы в зеркало посмотреть, на стул залезать… — она вопросительно смотрела на отца так долго, что тот наконец очнулся от шока, внезапно, понял, насколько дочь права, и вскочил с кресла, уже на ходу отвечая ей:
— Конечно, Катюша, пойдем, перевесим, прямо сейчас!
Девочка придвинула
4
Москва. Катюша
Сколько Катюша себя помнила, с детского сада — на всех физкультурах, перекличках и «линейках» она стояла в самом конце, будучи самой маленькой и худенькой, но никогда не расстраивалась по этому поводу, имея огромное количество подружек и друзей среди сверстников и будучи любимицей учителей, у которых всегда могла вымолить прощение для плохо себя ведущих или забывших что-то выучить друзей. Она никогда не испытывала отсутствия внимания со стороны мальчиков — им нравилась красивая большеглазая, маленькая как кукла девочка, да еще и дающая списывать в перемены все и всем.
Ненавидя зубрежку, Катя училась очень хорошо, обладая редкой способностью запоминать все услышанное на уроках и, приходя домой, она не сидела с книжками больше часа, убегая потом на все возможные секции и кружки.
В тот день она как раз услышала от подружки, что всего в трех станциях метро от них в бассейне открыли секцию синхронного плавания и можно записаться. Катя, боясь опоздать, зная, сколько девочек сейчас будут пытаться успеть попасть в эту самую секцию, прибежала из школы домой и, на ходу запихивая купальник и полотенце с резиновой шапочкой и пляжными «шлепками», — даже не зная, понадобится ли все это ей сегодня, — звонила маме на работу:
— Мама, я пришла, не волнуйся, мне десять копеек надо на метро, где лежат? — она почти кричала от нетерпения, но мама была строгой, и Катя замолчала на секунду, переведя дыхание, и начала объяснять, не желая терять время на вопросы мамы. — Я в секцию съезжу запишусь, на синхронное плавание.
В телефонной трубке Катя услышала мягкий мамин смех:
— Катюша, ты, конечно, попробуй, только обещай не расстраиваться, если не возьмут — в синхронном плавании девочки обычно крупные тренируются. А деньги в шкатулке возьми, у нас в комнате. Удачи, до вечера!
— Спасибо, мам, пока, — Катя, с по-лягушачьи широкой от счастья улыбкой, повесила трубку, ураганом пронеслась по квартире, распихивая деньги, варежки по карманам, застегивая сумку, и наконец, готовая, бросила в висевшее у входной двери зеркало взгляд на себя, подумав: «Мелковата я, конечно, может и не возьмут», — подмигнула себе и выскочила из квартиры.
Катя на несколько секунд вернулась из воспоминаний в комнату сегодня, посмотрела на себя долгим взглядом и улыбнулась себе и зеркалу, вспоминая радость надежды, с которой она неслась тогда в бассейн.
Девчонки, приехавшие и пришедшие записываться, как канарейки чирикали, создавая ощущение оглушающего хаоса в похожем на больничный коридоре бассейна. Катя, с присущей ей дружелюбностью, умела начать разговор с совершенно незнакомым ей человеком как со знакомым много лет и, подойдя к этой девичьей толпе, спросила у стоящих в конце нее, создавая некое подобие очереди:
— Привет, меня Катя зовут, уже начали запись?
Девочки повернулись и удивленно уставились на крошечное бойкое создание с огромными умными глазами: