Гномики в табачном дыму
Шрифт:
— И без него нельзя.
— Так кто же создает прославленную грузинскую музыку?
— Молодая поросль… Новое поколение!
— А где оркестр, который исполнит их сочинения?! Занят оркестр! Ты тут совсем бестолковым стал без меня. Не до них оркестру, не до них дирижеру Тенгизу Гамрекели, не до них музыковеду Зозо Гудушаури, не до них журналам и газетам — понял? Давай, Гиорги, становись в ворота, с пенальти забью.
— Смотри, не бей очень сильно, — Гиорги направился к воротам.
«Разминка» продолжалась.
Еще через год Гиорги
На следующей странице напечатана была статья Зозо. В ней разбиралась четвертая симфония Зазы (названная Зозо «зарей новой грузинской музыки») и безмерно восхвалялся Тенгиз за гениальную интерпретацию бесподобного шедевра. Гиорги равнодушно прочел статью. И всю ночь не смыкал глаз.
На этот раз Гиорги не поджидал их, чтобы поздравить. Случайно встретил их во дворе. Вид у них был важный, кичливый. Они деловито обсуждали что-то.
— Привет! — крикнул им Гиорги. Скажи он тихо, не обратили бы на него внимания.
Бывшие приятели умолкли на миг и невидяще оглядели Гиорги.
— Знаешь, Зозо, я вот одной вещи не пойму, — сказал Гиорги, беря Зозо под руку и отводя чуть в сторону, словно хотел доверить ему тайну, но продолжал очень громко, чтобы слышали и двое других: — Я повесть одну прочел в апрельском номере журнала, а уже в майском какой-то критик делится с читателем своим мнением об этой повести. Неужели майский номер еще не набирался, когда вышел апрельский?
— Что-то не понимаю тебя, — процедил сквозь зубы Зозо, глядя на него в упор.
— Заранее сварганили, да? — простодушно спросил Гиорги.
Зозо вынул из кармана бабку, окрашенную в красный цвет, и протянул ему.
— На, держи и айда к ребятишкам, поиграй с ними!
Зозо вернулся к друзьям.
Композитор Заза Асатиани упрашивал утомленного гения, дирижера Тенгиза Гамрекели, пойти к нему обедать — мать, говорит, приготовила вкуснейшую долму…
…Снова погас свет, снова воцарился мрак. Луч прожектора отыскал у потертого красного бархатного занавеса Дадешкелиани в его черном фраке. В руках ведущего серебристо сверкал микрофон.
— Акробаты на кольцах! Извините, — смутился инспектор манежа, но было уже поздно. Дирижер Кониашвили энергично взмахнул руками. Зазвучали фанфары. И в шуме едва слышно прозвучали слова инспектора: — Гимнасты на кольцах!
Свет прожектора перенес взгляд зрителей с инспектора Дадешкелиани к куполу цирка. Из-под купола медленно опускались два серых кольца. Когда они достигли арены, там уже стояли блондинка в белой мантии, сверкавшей блестками, и гимнаст атлетического сложения в черном. Внезапно слепяще яркий свет озарил купол и арену, словно прожекторный луч перелился во все лампы. Блондинка сбросила мантию и осталась почти обнаженной. Она ухватилась за кольца, которые тут же устремились вверх. За блондинкой по веревочной лестнице следовал гимнаст в черном. В двух метрах от купола очаровательная гимнастка замерла на кольцах. Потом она подтянулась, ловко продела ноги в кольца и села, протянув прекрасную руку к гимнасту. Он все еще взбирался по лестнице, сопровождаемый красным лучом; к поясу его для безопасности пристегнута была лонжа. Гимнаст тоже протянул свою мускулистую руку блондинке. Все это напоминало известную мизансцену из «Ромео и Джульетты» в провинциальной постановке. Марш незаметно перелился в стонущую лирическую мелодию. Когда гимнаст достиг блондинки, она повисла на подколенках и оторвала его от лестницы. Тот повис на ее руках, делая эффектные выкруты.
Зрители издали дружный стон…
…Женитьба Малакиа Коркиа, сослуживца и коллеги Гиорги Картлишвили, на Вардо поразила сотрудников: как могла такая красавица выйти за этого провинциала, кретина! До их женитьбы ни Вардо, ни тем более Малакиа не были объектом пересудов, хотя Вардо все же находилась в центре внимания. Вероятно, в каждом учреждении есть особа номер один. Она всем нужна, всем нравится. Каждый с ней воркует, заигрывает, обхаживает ее. Женщины сплетничают о ней. Некоторым даже и то известно, что у нее сомнительное прошлое. И женщины старались говорить об этом так, чтобы слышали и мужчины. Но, несмотря ни на что, в учреждении, где работает Гиорги, прекрасный пол разделен на две части; в одной — Вардо, в другой — все прочие женщины.
До замужества Вардо работала младшим экономистом, а Малакиа — инженером в одном из отделов. На их свадьбе многие сотрудники впервые разглядели друг друга. Выяснилось, что заведующие отделами и заместители директора довольно славные люди. Все были приятно изумлены мягким голосом директора, его полными юмора тостами, обходительным обращением. Одним словом, директор всех пленил на этой свадьбе. Когда свадебный пир перешел в разгул, было часа три ночи. Тамада объявил «перерыв», и начались танцы. Директор не остался в стороне, несмотря, на свой возраст (ему было лет пятьдесят). Танцевал он упоенно. Когда он подошел к жениху с невестой, Малакиа по привычке опустил руки по швам и вытянулся у стенки. Директор, вызволяя Вардо из неловкого положения, стал танцевать с ней. Вардо под сменившуюся музыку танго обвила руками плечи директора, директор не растерялся и обеими руками обхватил стройный стан невесты. Все это не осталось незамеченным Малакиа Коркиа. Притулясь к стене, он что-то прикидывал, обдумывал. Еще лились звуки танго, а инженер уже знал, как отреагировать на происшедшее. Но пока лились звуки танго, между директором и Вардо состоялся шутливый диалог.
— Не думал, что в нашем учреждении работают такие девушки! — изумленно сказал директор. — Завтра же издам приказ — запрещу браки! Впрочем, уже поздно, вероятно, да?
— Женщине и лесть приятна, когда умеют льстить, — кокетливо ответила Вардо и после многозначительной паузы многозначительно добавила: — Замужней женщине…
— Нет, я все же запрещу браки между сотрудниками!
— Пожалейте наших девушек!
— А может, упразднить существующие браки? Как велите, так и поступлю. — Директор не был еще настолько пьяным, как хотелось бы в эту минуту, но руки его уже вели себя самовольно.
— Извините, — сказала Вардо директору, — мужу наскучило стоять у стены.
— Наоборот, вы меня извините за бестактность, в первый же день свадьбы разлучил вас с супругом.
Вардо вернулась к Малакиа. Танцы продолжались, и молодые люди, наверное, до утра прижимали бы к себе девушек, если бы тамада не проявил волю и не развел их своей властью. Веселое пиршество продолжалось. Кое-кто ушел, кое-кто пересел на другое место. Родители Малакиа, пока директор танцевал, сменили ему прибор и тарелки, но зря старались — директор сел рядом с женихом и невестой. Тогда они там поставили ему достойную его посуду. Директор стал пить, заставляя пить и Малакиа. «Нельзя, традиция не разрешает пить жениху», — говорили ему, но он восклицал: «Какая еще традиция, никаких традиций!» А ведь верно, разве любую традицию надо соблюдать? Словом, директор так напоил Малакиа Коркиа (не мог же инженер отдела противиться воле руководителя!), что жених сполз со стула. Прежде чем пирующие заметили бы это и сообразили, что произошло, да подумали бы что-нибудь, Вардо и директор отвели Малакиа в спальню. Директор не удержался и обнял Вардо, за что тут же получил пощечину в левую щеку. Когда он выходил из комнаты, ему почудилось, что один глаз Малакиа Коркиа пялится на него. Закрыв дверь и обернувшись, он столкнулся с Гиорги Картлишвили.