Гномий Клинок
Шрифт:
Это было ужасно. Народ Вар-Раконо всегда очень трепетно относился к своему потомству, внимательно следя за чистотой расы и уничтожая всех, кто был слишком слаб или уродлив. Но это! Целое поколение было хилым и неразвитым, никто не знал, что нужно делать. Уничтожь их — и раконцы лишится будущего, к тому же вряд ли новое поколение будет сильнее — ведь их родители станут дряхлыми, не способными воспитать и поддержать их. Были отменены многие ограничения, в школах введён один дополнительный год, что бы у подрастающих детей было лишнее время окрепнуть. Однако всё это были полумеры. Тогда один из биологов, Кар-Их из клана метких стрелков, заявил, что согласно его исследованиям, морские устрицы не содержат веществ, необходимых молодым раконцам — более того, в них скапливаются вредные глубоководные примеси, которые жители моря специально добавляют в свои посевы, что бы получить больший урожай.
Ракх-инти слабо улыбнулся.
— Конечно, это всё вредит и нам — однако мы уже сформировавшиеся особи, к тому же давшие потомство. Но дети, наши дети! Мы начали возмущаться. Молодой учёный тут же исчез, а другие стали утверждать, что он неправ и морские устрицы не приносят такого уж вреда — но никто из них даже не пытался сказать, что они столь же хороши, как и прибрежные.
Тут внезапно вспыхнула небольшая гражданская война — один из кланов поднял мятеж, выдвигая непонятные и эгоистичные требования — однако на его усмирение не отправляли элитные части, быстро и беспощадно вырезавшие бы под корень всех восставших, а небольшие и слабые отряды, с переменным успехом постреливающие в друг друга из укрытий. Это тянулось довольно долго — с раздутыми победами и утрированной скорбью по погибшим. Война одного дня растянулась на годы. Не сразу народ Вар-Раконо что его просто отвлекают от истинных проблем. Когда раконцы, глядя на своих детей, принялись требовать у правящего клана здоровой пищи — те только посмеялись над возмущёнными и предъявили бумаги, согласно которым практически все побережья принадлежат им. Впрочем, там уже и не живут устрицы — все заливы, за небольшим исключением, засеяны водорослями — морской народ очень щедро платил на них, и клан поедающих рыбу купался в роскоши, не обращая внимания на страдания остальных раконцев. Они заявили, что закон на их стороне — и подтвердили это силой, призвав на помощь элитные войска.
Ракх-инти прикрыл глаза, рукой и помолчал, справляясь с эмоциями.
— Те немногие, кто сохранил свои бумаги, их просто выбросили; им предъявили побережье вроде этого — он обвёл рукой вокруг. — Песок и скалы, скалы и песок. Вдобавок для устрашения народа правящий клан завёл гигантскую рептилию, которой публично приносят в жертву непокорных преступников — а по сути, просто недовольных существующим положением. Те немногие, у кого есть деньги на здоровую пищу, вынуждены переехать в богатые районы — слишком многие с завистью, а то и с ненавистью начинают смотреть на их успешных детей. А там… В спец школах учат иначе, чем в обычных — и вместе с более глубокими и полными знаниями, обеспечивающими даже недалёким, но здоровым и подкованным раконцам преимущество над слабыми и плохо обученными, хотя и талантливыми детьми обычных родителей — вместе со знаниями им прививают совершенно другое мышление. О том, что все люди — существа разные, и если они — соль земли, то все остальные — прах и грязь, пыль под ногами. Их учат тому, что они супер-раконцы, а остальные…
Грея вскочила и топнула ногой, в горячке не заметив, как раскололся валун.
— Я знаю, что это такое. В мире хранителя этому даже придумали название — фашизм. Только там преследовали и уничтожали другие расы, а вы — свою собственную. До чего же это мерзко… Словно змея, кусающая собственный хвост. Впрочем, у вас это только зарождается и всё можно попробовать остановить. Что вы решили?
Ракх-инти спрятал глаза.
— Великая, нас воспитывали в уважении к собственным законам. Лишь немногие из нас постепенно приходят к мысли, что если закон направлен не на благо народа, а ему во вред — это неправильный закон, и тот, кто его принял — уже преступник. Которого нужно уничтожать без сожаления. Однако нас слишком мало и мы слишком слабы — не будь тебя, вряд ли бы мы решились на что-то серьёзное…
Грея глубоко вздохнула и посмотрела на заходящее солнце. Огненный диск уже почти касался поверхности моря, и жрецу на миг показалось, что он слышит шипение раскалённой воды, испаряющейся под взглядом яростного светила. Или это драконесса разговаривала сама с собой? Он торопливо посмотрел на собеседницу — и оторопел: заходящее солнце облило гибкую фигуру красным цветом и, казалось, она вся в крови. Потоки крови заливали землю, камни и исчезали в море, которое флегматично облизывало скалы. Наконец Грея перевела взгляд на Ракх-инти; глаза её, превратившиеся в две вертикальные полоски, медленно расширились и вновь стали похожи на глаза обычной девушки.
— Хорошо. Будем решать вопросы по мере их поступления. Первое — крокодил, или кому там у вас приносят жертвы? Потом — мятежники на юге страны. А потом вплотную займёмся правящим кланом и разведением устриц. Но сначала — мне нужно оружие.
Девушка вытянула вперёд руку — та на глазах обрастала чешуёй, превращаясь в лапу дракона. Груды мышц громоздились под кожей, свиваясь в причудливые узлы и заставляя топорщиться чешуйки. Последними вылезли когти — огромные, жёлтые, способные пробить всё на свете — и камень, и металл, и собственную чешую. Драконесса усмехнулась и, обрезав один коготь, принялась трансформировать руку обратно, сжимая обрезок в руке. Когда она закончила, в ладони у неё остался небольшой бритвенно острый волнистый клинок со странными разводами по краям и рукоятью в виде головы дракона.
Подмигнув изумлённому раконцу, Грея улыбнулась:
— Когда-то так создавалось оружие, способное перевернуть мир. А сейчас — пойдём на поиски твоего крокодила…
Дверь камеры с лязгом распахнулась и несколько фигур в просторных монашеских одеяниях мигом заполнили собой крохотную каморку. Элана тут же сбросили на пол и принялись остервенело пинать, даже не сняв брезента, который неплохо смягчал удары, да и тело, лишённое чувствительности, равнодушно воспринимало тычки и ушибы. Лишь раз, когда чей-то сапог чувствительно проехался по лицу, хранитель застонал — грубая подошва как тёркой ободрала щеку.
— Хорошо! Стонет — значит, жив. Берём его.
Монахи суетливо подхватили брезент и, вполголоса переговариваясь, понесли его вниз, к допросным комнатам.
— Разматывайте. — Ещё не увидев говорящего, Элан узнал голос — верховный иерарх решил лично посмотреть на важного узника. Потом в поле его зрения показалась седая благообразная голова и хранитель окончательно уверился, что всё происходящее с ним в коконе — не сон, а странная, причудливая реальность — или магия?
— Значит, молодой человек, вы любите подслушивать? Похоже, у вас неплохие задатки, и вы ещё можете быть полезны Церкви. Нам нужны лёгкие люди. Конечно, вы уже услышали достаточно и понимаете, что с дармовой силой придется расстаться — она вообще предназначена не людям, а существам, гораздо более высшим. — Иерарх помолчал, наблюдая за реакцией хранителя, того как раз начали растирать, восстанавливая кровообращение, и острые приступы боли в онемевших мышцах помешали иерарху продолжить беседу.
— Разомните его хорошенько, он нужен мне живым и здоровым, затем положите его у стеночки на матрац и оставьте нас. Иерарх отошёл от брезента и присел за небольшой столик, сервированный, как видно, специально для посещения высокопоставленного лица — изящный, на гнутых ножках, заставленный всевозможной снедью и запыленными бутылями с вином, он смотрелся совершенно неуместно среди камеры пыток. Взяв бокал, старичок принялся отхлёбывать густое и красное вино, проницательными глазами наблюдая за мучениями Элана.
Дождавшись окончания процедуры, он подсел поближе к хранителю, обессилено лежавшему у стены и, махнул рукой сопровождающим — те послушно вышли, в камере остались лишь две тёмные личности, но и они отошли в самый дальний угол, чтобы не мешать беседе. Иерарх наконец заговорил.
— Пока вы приходите в себя, позвольте представиться: глава церкви триединого, суть воплощения творца, верховный священнослужитель Кради`о`Лост. Можете называть меня по имени, можете просто — «отец мой».
— У меня уже был один отец. Другого мне не нужно. — Элан угрюмо смотрел на старичка. Он прикрыл глаза и вид у него был бы точь в точь как у деда мороза, если бы он улыбался. Вот только улыбки на лице верховного иерарха хранитель пока ещё не видел.