«Гнуснейшие из гнусных». Записки адъютанта генерала Андерса
Шрифт:
Получив это письмо, Андерс страшно рассердился на Кота, так как в основном сам являлся инициатором досылки военных представителей, знал о них давно и лично подписал соответствующий приказ. Поэтому он решил отныне информировать Кота только о том, что могло содействовать реализации его, Андерса, намерений, а о других вопросах вообще ничего не сообщать. Однако это совсем не помешало Коту в направленном несколько дней спустя Сикорскому послании о положении в армии заявить: «…Здесь нет ни санации, ни кого-либо другого, здесь только хорошие поляки…»
Не желая допустить отправки польских частей на Восточный фронт, дабы они там совместно с Красной Армией сражались против Германии под советским верховным командованием, Андерс сразу же по получении 5-й пехотной
После всего этого не удивительно, что отношения с Советским Союзом начали охлаждаться. Андерс все решительнее преследовал тех офицеров, которые, по его мнению, относились к Советскому Союзу слишком доброжелательно. Он не только не давал им назначений, не только переводил их в офицерский резерв и отодвигал на второй план, но с помощью послушных ему судов стал готовить даже фальсифицированные процессы, на которых опальные подчиненные могли быть обвинены и осуждены «законными» приговорами «независимых» судов.
Именно так поступили, между прочим, с подполковником Леоном Букоемским. За то что он стремился к доброму и дружественному сотрудничеству с Советским Союзом, против него затеяли фиктивный процесс, обвинив его в мнимой агитации… в пользу Германии. Когда же судья заявил Андерсу, что не имеет абсолютно никаких оснований для осуждения Букоемского, Андерс приказал нескольким офицерам спровоцировать Букоемского на разговор о Германии, чтобы иметь необходимых свидетелей обвинения. Такой «благородный подвиг» был совершен, и суд получил нужных ему свидетелей обвинения. Хотя судья и заседатели прекрасно знали, что все это обвинение выдумано от начала до конца, тем не менее «независимый» суд, желая угодить Андерсу и выполнить его указание, от имени Речи Посполитой уже на новом месте расположения, в Янги-Юле, арестовал подполковника Букоемского и приговорил его к году тюремного заключения и разжалованию. Многие другие офицеры, такие, как, например, полковник Галадык, были отодвинуты в тень и лишены возможности получить более или менее значительную работу.
Обстановка становилась все более тяжелой. Дело дошло даже до возникновения определенной напряженности в отношениях между представителями советской власти и польским военным командованием. Поэтому трудно было говорить о каком-либо доверии со стороны советских властей. Недоверие углубляли как Андерс, так и Кот, который, например, телеграфировал Сикорскому 13 ноября 1941 года:
«Дорогой и любимый генерал!
На случай, если я не вернусь из полета в Москву, который мне предстоит совершить завтра в связи с твоим приездом, передаю тебе мои сердечные приветы и выражаю самое горячее пожелание, чтобы тебе удалось вытащить наш народ и государство из пропасти и осуществить их возрождение в послевоенный период… Не сомневаюсь, что ты позаботишься о моей семье.
Горячо тебя обнимаю, всегда твой
Такая атмосфера неуверенности и недоверия быстро проникала в низы и порождала ненормальные отношения.
Между прочим, она явилась причиной следующего происшествия. В штаб Польской армии в Бузулуке вошел лейтенант Красной Армии в нетрезвом виде. Он пришел к одному польскому офицеру, своему знакомому. Так как дежурный жандарм не захотел впустить его в помещение, произошла ссора, во время которой жандарм застрелил лейтенанта. За свое «усердие» он получил повышение в звании. Действия жандарма произвели неприятное впечатление даже на сторонников антисоветской политики.
Но и наши внутренние взаимоотношения становились все более ненормальными. Прежде всего существовала колоссальная диспропорция между бытом наших руководителей и жизнью остальных поляков, оказавшихся на территории Советского Союза. Начальники, как в посольстве, так и в штабе, жили весьма расточительно, в то время как вокруг царила нужда, несмотря на то, что имелись значительные возможности облегчить положение. К сожалению, такие возможности не использовались. Нужда усиливалась еще и потому, что людей гоняли с места на место, не проявляя необходимой заботы о них. Бедный человек, нуждающийся в куске хлеба, часто уходил из посольства или штаба с пустыми руками. Не лучше обстояло дело и в общественной опеке, которую при помощи посольства организовал штаб. Сотрудники штаба с необыкновенно озабоченной и сочувствующей миной проявляли сострадание к несчастному, сетовали на трудные времена, на нехватку денег, жаловались на большие ограничения, причем постоянно подчеркивали, что всему виной Советский Союз и что именно он обязан взять на себя дело опеки и питания. Между прочим, этот вопрос ставился перед английским послом Криппсом.
Для оказания помощи «простым смертным» не хватало денег, а на посольские дачи или золотые портсигары, на икру, на гулянки и попойки, а также на подарки для разных кокоток недостатка в средствах не было, они всегда как-то находились.
Когда же двое юношей, один двадцати лет, второй восемнадцати, однажды вечером, часов около восьми, подошли к продовольственному складу, намереваясь, может, выкрасть оттуда несколько банок консервов — ибо, как они объясняли позже, несколько дней ничего не ели, — их арестовали по обвинению в попытке совершить грабительское нападение на склад. Андерс назначил суд и приказал приговорить их к смертной казни. Суд не имел никаких законных оснований для вынесения вообще какого-либо приговора — ведь преступление не было совершено задержанными и не имелось даже достаточных улик для доказательства их преступных намерений и, следовательно, повода для дальнейшего содержания под стражей. Тем не менее генерал настаивал, решив добиться своего. Ему объясняли, что военные власти вообще не имеют права вмешиваться в это дело, так как ребята были лицами гражданскими, что склад был тоже гражданский и в данном случае военные власти ко всему этому не имеют никакого отношения, что можно лишь передать это дело, как гражданское, советским властям. Генерал ничего не хотел слышать, не поддавался никаким уговорам. Он жаждал ввести режим террора. До тех пор подбирал состав суда, лично менял судей, заседателей, приглашал к себе, просил, объяснял, угрожал, пока наконец не нашел послушных себе лиц. Суд выполнил приказ. Обоих юношей за «грабительское нападение» на склад общественной опеки приговорили к смертной казни через расстрел. Генерал Андерс, с удовлетворением потирая руки, утвердил приговор, который на рассвете следующего дня привели в исполнение. Это было обыкновенное убийство, прикрытое видимостью законности.
Подобные судебные процессы стали повторяться очень часто, суды перестали быть собственно судами, а превратились в орудие расправы в руках Андерса. В знак несогласия с такой практикой несколько честных офицеров юридической службы попросили перевести их в строй. Но были и такие, которые с удовольствием выслуживались перед Андерсом.
Однажды, когда жена полковника Фрончека, находившегося в Англии, пошутила по поводу существующего в штабе самоуправства, она была арестована и просидела в тюрьме в Бузулуке неделю. Ее выпустили только потому, что она страдала серьезным сердечным заболеванием. Андерс, смеясь, бахвалился: «Ну и нагнал же я страху на эту бабу! Другим неповадно будет».
Распорядок в работе штаба был установлен — если речь шла о мелких текущих делах — таким образом, что начальник штаба после бесед с начальниками отделов все оформлял сам. Андерс же приходил в штаб в десять часов утра только для подписания бумаг и приказов, а после полудня совсем не работал. Поистине он не переутомлял себя и работал точно так же, как в мирное время.
Такова была обстановка в штабе Андерса перед приездом Сикорского.
Накануне прибытия Сикорского посла Кота принял Сталин.