Гобелены Фьонавара (сборник)
Шрифт:
Ким отчаянно пыталась понять, предугадать, увидела, как во взгляде Каэна вспыхнула радость. Сердце ее выстукивало барабанную дробь страха.
– Сейчас важно то, – тихо произнес Миак, – может ли король отказаться от озера.
Тишина была полной. И в этой тишине он сказал:
– Никогда за всю долгую историю нашего народа не случалось, чтобы король в этих залах поступал так, как поступил тогда Мэтт, и добивался того, чего он добивается сейчас. Нет этому прецедентов, и Совет старейшин постановил, что вынести решение было бы с нашей стороны самонадеянностью. Все другие вопросы, диспозиция наших армий,
Совет постановил, что решать должны силы Калор Диман. Вот каково наше суждение. До заката осталось шесть часов. Каждый из вас, Мэтт и Каэн, будет препровожден в комнату и снабжен всеми инструментами для обработки кристаллов. Вы создадите то изображение, какое пожелаете, со всем доступным вам искусством. Сегодня ночью, когда стемнеет, вы подниметесь по девяноста девяти ступеням к двери на луг, ведущей из Банир Лок к Калор Диман, и бросите свои произведения в Хрустальное озеро. Я буду присутствовать там, и Инген тоже, как представители Совета старейшин. Каждый из вас может назвать тех двоих, которые пойдут вместе с вами и станут вашими свидетелями. Луна сейчас не полная. Это не та ночь, когда выбирают короля, и мы никогда прежде не сталкивались с такой проблемой. Мы предоставляем решение озеру.
«Место, прекраснее любого другого во всех мирах» – так когда-то назвал Мэтт Сорен Калор Диман, перед самым первым Переходом Ким во Фьонавар. Они все сидели в номере отеля «Парк-Плаза»: пять человек из Торонто, собравшихся в другой мир, чтобы участвовать в двухнедельных празднествах во дворце Верховного короля.
«Место, прекраснее…»
Место приговора. Который мог стать окончательным.
Глава 2
В тот самый день, когда гномы готовились узнать решение своего озера, шаман Герейнт, который сидел скрестив ноги в своем темном жилище, забросил сеть сознания на просторы Фьонавара и вибрировал, подобно струнам арфы, под напором получаемых ощущений.
Скоро все придет в движение, все, и очень скоро.
В удаленном уголке земли к востоку от Латам он сидел, словно старый коричневый паук в центре своей паутины, и видел множество вещей благодаря магии своей слепоты.
Но только не то, что искал. Он хотел найти Видящую. Чувствуя себя далеким от всего происходящего, он искал яркую ауру присутствия Кимберли, нащупывал подсказку насчет того, что будет соткано на Станке войны. Прошлым утром Тэйбор рассказал ему, что он перенес Видящую к домику у озера неподалеку от Парас Дервала, а Герейнт знал Исанну почти всю жизнь, и поэтому ему было известно, где находится этот дом.
Но когда он дотянулся до этого места, то обнаружил лишь древнее, зеленое божество, обитающее под водой, и никаких признаков Ким. Он не знал – не мог знать, – что после того, как Тэйбор опустил ее на землю у озера, она унеслась при помощи сил земли к Башне Лайзен, а потом, в ту же ночь, красный огонь собственной неукротимой магии перенес ее через горы в Банир Лок.
А через гору он не мог проникнуть, разве только снова отправил бы в путешествие свою душу. Но он лишь недавно вернулся из путешествия над волнами и не мог повторить его через такое короткое время.
Так что он ее потерял. Он ощущал присутствие других сил, огоньков на карте во тьме своего внутреннего мира. Вокруг него находились другие шаманы, в своих жилищах, очень похожих на его собственное, здесь, у Латам. Их ауры напоминали слабое мерцание светлячков в ночи, хаотичное и нереальное. У них он не найдет помощи и утешения. Он был самым могучим шаманом на Равнине с самого момента ослепления. Если кому-то из них и предстояло еще сыграть роль в надвигающихся событиях, то именно ему, несмотря на его преклонные годы.
Раздался стук в дверь. Он уже услышал приближающиеся шаги и подавил в себе вспышку гнева против непрошеной гостьи, потому что узнал ее по походке и ритму стука.
– Входи! – крикнул он. – Чем я могу тебе помочь, супруга Авена?
– Мы с Лианой принесли тебе обед, – ответила Лит коротко.
– Хорошо, – энергично отозвался он, хотя и не был голоден на этот раз. Он также чувствовал смущение: кажется, слух его начал все же слабеть: он услышал приближающиеся шаги лишь одного человека. Женщины вошли, и Лиана подошла и прикоснулась губами к его щеке.
– И это все, на что ты способна? – шутливо прорычал он. Она сжала его руку, он ответил ей тем же. Он стал бы яростно отрицать это, если бы на него насели, но в глубине души Герейнт давно признал, что любит дочь Ивора больше всех детей племени. Всей Равнины. Всех миров, если уж на то пошло.
Однако он повернулся к ее матери, которая, как он слышал, опустилась перед ним на колени, немного сбоку.
– Сила Равнины, – с уважением произнес он, – можно мне прикоснуться к твоим мыслям?
Она наклонилась вперед, и он поднял руки и провел ими по ее лицу. Это прикосновение позволило ему проникнуть в ее мысли, и он увидел в них тревогу, груз забот, бремя бессонных ночей, но – и он изумился этому, касаясь ее лица, – не ощутил и тени страха.
Его прикосновение стало ласковым.
– Ивору с тобой повезло, светлая душа. Нам всем повезло. Больше, чем мы заслуживаем.
Он знал Лит с самого ее рождения, наблюдал, как она выросла и стала женщиной, пировал на ее свадьбе с Ивором дан Банором. В те далекие дни он впервые заметил в ней какое-то внутреннее сияние. И с тех пор это сияние оставалось в ней, оно лишь усилилось с рождением детей, и Герейнт знал его причину. То была глубокая, излучающая свет любовь, которой она редко позволяла прорываться наружу. Лит не доверяла тем, кто выставлял чувства напоказ. Ее всю жизнь называли холодной и неприступной. Но Герейнт знал, что это не так.
Он неохотно убрал ладони и снова почувствовал накатившую дрожь эха войны.
Лит почтительно спросила:
– Ты что-нибудь видел, шаман? Можешь мне что-нибудь рассказать?
– Я как раз сейчас смотрю, – спокойно ответил он. – Садитесь обе, и я расскажу вам, что смогу.
Он снова раскинул свою сеть, отыскивая силовые интервалы в паутине времени и пространства. Но он находился далеко, был уже не молод и только недавно вернулся из самого трудного путешествия в своей жизни. Все было неясно, кроме отзвуков и ощущения надвигающейся битвы, от исходов которой зависит, придет ли конец войне или конец всему.