Гобелены Фьонавара (сборник)
Шрифт:
Чем еще объяснить то, почему Лэйсе с Лебединой марки, самая прекрасная и желанная из всех женщин Данилота, которой давно и тщетно добивался сам Ра-Теннель, все эти годы предпочитала отвергать все сладкоречивые ухаживания? Чем еще, в самом деле?
Малочисленные обитатели Лебединой марки, единственные из всех светлых альвов, не отправились воевать. Посвятившие себя памяти Лориэль, в честь которой получили свое имя, безмятежности и покою, они остались в Стране Теней и бродили по ней поодиночке и парами все дни и ночи с тех пор, как Ра-Теннель повел их братьев и сестер воевать
Лэйсе была одной из тех, кто бродил в одиночку. В то раннее, ласковое утро, на рассвете, она вышла посмотреть на приглушенный свет зари – здесь всякий свет был приглушенным, – сквозь вздымающиеся брызги водопада Фейтал, к своему любимому месту в Стране Теней.
Хотя ее действительно самое любимое место находилось по ту сторону границы, на севере, на берегах озера Селин, где весной можно собирать цветы сильваина, если соблюдать осторожность, чтобы тебя не увидели. Теперь это место для нее закрыто. Ибо там шла война.
Поэтому она отправилась на юг, к бегущему вверх водопаду, и ждала восхода солнца, тихо сидя у стремительного потока, одетая, как обычно, в белую одежду.
И вот так она увидела перед самым восходом солнца смертного, вошедшего в Данилот.
На мгновение ее сковал страх, чего не случалось уже очень давно, но затем она расслабилась, зная, что туман мгновенно поглотит его, и он затеряется во времени, не представляя ни для кого угрозы.
У нее было несколько секунд, чтобы рассмотреть его. Грациозную, несколько скованную походку, высоко поднятую голову, темные волосы. Его одежда была в ужасном состоянии и покрыта кровью. К поясу был пристегнут меч. Он заметил ее с противоположного края ярко-зеленой поляны.
Это не имело значения. Туман заберет его раньше, чем он успеет подойти к тому месту, где она сидит.
Но этого не произошло. Она подняла руку, почти не размышляя. Произнесла охранные слова, чтобы защитить его, чтобы дать ему безопасность во времени. И, произнося эти слова, она определила собственную судьбу, судьбу, которую ее внутреннее «я» старалось избегнуть все эти долгие годы и которую теперь разостлало перед ней на траве, словно пиршественную скатерть.
Взошло солнце. Свет сверкал мягко, ласково в бегущих вверх струях водопада. Это было очень красиво. Как всегда.
Но она почти ничего не видела. Он шел к ней по ковру из травы, и она встала, чтобы встретить его стоя, когда он приблизится. Капли воды сверкали в ее волосах и на лице. Она знала, что ее глаза стали почти хрустальными. Его глаза были темными.
После она подумала, что могла бы догадаться, кто он, еще до того, как он назвал свое имя. Это было возможно. У разума столько же петель, сколько у самого времени, даже здесь, в Данилоте. Она забыла, кто ей это сказал.
Высокий человек подошел к ней и остановился. И произнес с глубочайшей и серьезнейшей учтивостью:
– Доброе утро, моя госпожа. Я пришел с миром и вторгся в вашу землю лишь по причине крайней нужды. Мне придется просить у вас помощи. Меня зовут Ланселот.
Она уже помогла ему, могла бы ответить Лэйсе, иначе он не зашел бы так далеко и не смотрел на нее сейчас. Он был бы заперт в своем собственном мире, лишенный слуха и зрения. Навсегда. Пока не замрет Ткацкий Станок.
Она могла бы так ему ответить, если бы ее глаза не были хрустальными, и даже более того, они были ярче и прозрачнее, чем она считала возможным. Могла бы, если бы ее сердце не было уже отдано и потеряно еще до того, как она услышала его имя, как узнала, кто он такой.
В ее волосах сверкали капли воды. Трава ярко зеленела. Солнце мягко светило сквозь туман, как всегда. Она посмотрела в его глаза, зная теперь, кто он такой, и уже в это первое мгновение почувствовала, какой теперь будет ее собственная судьба.
Она услышала ее: первые высокие, далекие, невозможно прекрасные ноты.
– Я – Лэйсе с Лебединой марки. Добро пожаловать в Данилот.
Она видела, как он впитывает ее красоту, нежную музыку ее голоса. Позволила глазам приобрести зеленоватый оттенок, а потом снова стать хрустальными. Протянула руку и позволила ему взять ее и поднести к губам.
Ра-Теннель провел бы бессонную ночь, бродя по цветущим лугам и сочиняя очередную песнь, если бы она позволила ему так много.
Она посмотрела в глаза Ланселоту. Такие темные. Увидела в них доброту и восхищение. Благодарность. Но за всем остальным и прежде всего сквозь все изведанные им миры, вплетенную в них, снова и снова, без конца, она видела Джиневру. И необратимую окончательность его совершенной любви.
Он не позволил ей увидеть в своем спокойном взгляде – и в этом проявилась его доброта – даже намека на то, как много раз в прошлом происходила эта встреча. В сколь многих лесах, лугах, мирах, подле скольких сверкающих водопадов, поющих сладкую летнюю песнь на погибель девичьих сердец.
Он защитил ее, а она одновременно сотворила свой собственный охранный знак от знания того, в какой мере все это было частью долгой тройной судьбы. Как легко и полностью ее внезапная, преображающая вспышка вписывалась в историю: еще одна нота в повторяющейся музыкальной теме, нить того цвета, который уже вплетен в Гобелен.
Ее красота заслуживала большего, ее сияющий, хрустальный расцвет. И ее простодушное ожидание, длившееся века. Оно тоже заслуживало большего, по всем меркам.
И он это знал, знал так же хорошо, как свое имя, так же глубоко в душе, как название собственного отступничества. Стоя среди чистой красоты Страны Теней, он взял на свои плечи ее горе, как много раз до этого, взял на себя еще одну вину и еще одно бремя.
И все это произошло за то короткое время, которое может потребоваться мужчине, чтобы при свете утра пересечь заросшую травой полянку и остановиться перед женщиной.
Только огромное усилие воли, непревзойденное великодушие позволило Лэйсе сохранить цвет глаз таким же ярким, как и прежде. Она оставила им цвет хрусталя – хрупкого, легко бьющегося хрусталя, думала она, – и в ее голосе звучала музыка, когда она спросила:
– Чем я могу тебе помочь?
Только последнее слово ее выдало. Он не подал виду, что услышал в нем ласку, томление, которое проскользнуло в этом единственном слове. И ответил официальным голосом: