Гобелены Фьонавара (сборник)
Шрифт:
– Каждый раз, когда я вижу это… – И она почти перешла на шепот. – Это Венец Лайзен! – Она подошла к шкафу. – Его сделали для нее светлые альвы в те времена, когда Пендаранский лес не успел еще стать тем местом, которого все страшатся. И она надела этот Венец, когда был построен Анор, и стояла в нем на той башне над морем, и от нее исходило такое сияние, точно во лбу у нее горела звезда, и благодаря этому сиянию Амаргин легко мог найти путь домой, возвращаясь из Кадер Седат…
– Но он так и не вернулся. – Ким прошептала эти слова, и все же собственный голос показался ей недопустимо громким. – ЭйлАвен показал
– Она умерла, и Пендаран так этого и не простил, – сказала Исанна. – Ее смерть – одна из величайших печалей, какие когда-либо знал мир. Столь многое переменилось в нем с тех пор… даже этот свет. Когда-то он был ярче и имел цвет надежды – так говорили те, кто видел его, когда Венец только еще был сделан. А потом Лайзен умерла, и лес переменился, и весь мир тоже переменился, и теперь свет Венца скорее напоминает печальный отсвет невосполнимой утраты… И все же для меня это самая прекрасная вещь на свете. Это сам Свет, противостоящий Тьме.
И Ким спросила у седовласой провидицы:
– А почему он здесь? Почему спрятан под землей?
– Его принес мне Раэдет за год до своей смерти. Когда он отправился на поиски Венца, я об этом не знала… Ведь Венец исчез, когда Лайзен бросилась в море. Исчез на долгие годы, и Раэдет никогда не говорил, что собирается отыскать его и привезти назад. Это путешествие отняло у него много сил, состарило его. Что-то во время него случилось такое, о чем он так и не смог мне рассказать. Только попросил меня сохранить Венец, спрятав его здесь, и вместе с ним – еще два предмета, обладающие большой магической силой. И он велел мне хранить их до тех пор, пока я не увижу в вещем сне, кому их следует передать. «Той, что будет носить Венец после Лайзен, – сказал мне Раэдет, – придется преодолеть самый темный из всех путей, что выпадают на долю детей Земли и звезд». И ничего к этим словам не прибавил. Так что Венец ждет здесь – ждет вещего сна.
Кимберли вздрогнула. Неведомое чувство охватило ее; будто вся кровь ее пела, свидетельствуя о том, что слова покойного мага были истинным пророчеством. И она уже чувствовала, что на нее наваливается некое тяжкое новое бремя… «Пожалуй, это уж чересчур», – решила она и, с трудом оторвав взгляд от Венца, спросила:
– А каковы были два других волшебных предмета?
– Во-первых, конечно, Бальрат. Тот камень, что в кольце у тебя на руке.
Ким поднесла руку к глазам. Пока они говорили, камень войны стал светиться ярче. Красное сияние, исходившее от него, как бы пульсировало.
– Наверное, с ним Венец говорит, – пояснила Исанна. – Он всегда начинает здесь так ярко светиться. Я и держала их рядом друг с другом, пока не увидела во сне тебя с этим кольцом на пальце. С тех пор я знала, что грядет час камня войны, и боялась его пробуждающегося могущества, которое могло вызвать на свет такие силы, которые мне не сдержать. Вот почему я призвала ЭйлАвена и, связав его заклятием, приказала ему охранять этот камень. Я приказала ему это именем красного огня, что горит в чашечке цветка баннион…
– Когда это было?
– Да уж лет двадцать пять прошло, а может, и больше.
– Но… ведь я тогда еще даже не родилась!
– Я знаю, детка. Сперва мне привиделись твои родители – в самый первый день их знакомства. А потом уж я увидела и тебя – с Бальратом на пальце. Наш дар ясновидения в том и заключается, что мы спокойно перешагиваем порой через узелки и извивы нитей Времени, раскрывая спрятанные и затерянные среди них тайны. Это нелегкий дар, тяжкое могущество. Впрочем, ты и сама уже знаешь, что порой управлять им совершенно невозможно.
Ким обеими руками откинула с лица густые каштановые волосы. Ее лоб пересекли сразу несколько морщин – свидетельства напряжения и тревоги; в ясных серых глазах появилось загнанное выражение.
– Это я действительно уже знаю, – проговорила она задумчиво. – Хотя все время пытаюсь как-то с этим справиться. Но вот чего я совсем не могу… Я никак не пойму, зачем ты показала мне Венец Лайзен.
– Неправда, – возразила Исанна. – Если не станешь ДУМАТЬ, то непременно это поймешь. Я показываю тебе Венец для того, что, возможно, именно тебе выпадет доля увидеть во сне, кому теперь предстоит носить его.
Некоторое время обе молчали, потом Ким сказала:
– Но мой дом не здесь, Исанна!
– Между нашими мирами существует мост. Дитя мое, я ведь рассказываю тебе то, что ты и без меня уже знаешь.
– В том-то и дело! Я начинаю понимать, кто я для вас такая! Я ведь видела то, что выткал для меня ЭйлАвен. Но я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не из вашего мира – ни по крови, ни по корням! Я даже почти не знаю, где они, его корни; во всяком случае, не знаю этого так, как это знаешь ты, и как, должно быть, знали все прочие Видящие Бреннина. Как же я должна… как я могу ХОТЯ БЫ осмелиться и назвать вслух того, кому предстоит носить Венец Лайзен? Я же здесь чужая, Исанна!
Она тяжело дышала. Старая женщина долго смотрела на нее, потом улыбнулась.
– Это только пока. Ты ведь только что пришла к нам. И ты права насчет своего несовершенства, но будь покойна. Это всего лишь вопрос времени. – Ее голос и взгляд излучали нежность, когда она произнесла свою вторую ложь – и нежностью скрыла ее, точно щитом.
– Вопрос времени?! – вскричала Кимберли. – Неужели ты не понимаешь? Я здесь ВСЕГО на две недели! Как только найдется Дэйв, мы отправимся домой.
– Возможно. И все равно мост между нашими мирами существует, и я действительно видела во сне, что кольцо с Бальратом было у тебя на руке. И я всем своим сердцем – сердцем старой женщины, а вовсе не зрением Видящей! – чувствую, что и в твоем мире может возникнуть потребность в провидице, прежде чем Гобелен Грядущего будет до конца выткан Великим Ткачом.
Кимберли открыла было рот, но так ничего и не сказала. Потому что это действительно было ЧЕРЕСЧУР: слишком много всего, слишком быстро и слишком тяжело…
– Извини, – только и смогла она вымолвить и стремглав бросилась по лесенке наверх, за дверь, прочь от этого дома – туда, где солнечный свет, и голубое небо, и деревья, и дорожка, по которой можно сбежать на берег озера к самой воде. И остаться в одиночестве – какое счастье, что никто не пошел за ней следом, – и немного постоять, бросая в воду камешки и твердо зная, что это именно камешки, просто камешки, и никакой зеленый дух с мокрыми длинными волосами не вынырнет в ответ на эти всплески из озера, чтобы снова переменить ее жизнь!