Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник)
Шрифт:
– Потому и сбежал от них. Так, что ли?
– Не сбежал, а ушел! – уточнила Лида. – А ушёл, потому что ему нужна была женщина! А не баба с яйцами, в которую твоя Ольга обязательно превратится, если задержится в вашем богоносном заведении еще хотя бы на пару лет… И, к слову, это еще большой вопрос: кто от кого ушел. Лично у меня по этому поводу имеется несколько иная версия событий.
– Всё сказала? – слегка повысив голос, резковато поинтересовался Золотов. – Тогда теперь я скажу. Во-первых, мне неважно: кто в данном случае был инициатором развода. Но я твердо знаю, что этот ее Володя в первую очередь всегда думал
С этим словами подполковник отодвинул от себя пустую сковороду и, уже расслабленно, сменив интонацию на примирительную, попросил:
– Лидк, будь человеком – кваску плесни, пожалуйста…
…На Юго-Западе Петербурга, кварталы которого ортодоксальные старожилы и за Питер-то не считают, троллейбус – весьма востребованный вид транспорта. После маршруток, конечно. Все дороги отсюда, так или иначе, ведут лишь в одну сторону – к метро. Вот именно туда сейчас и направлялись оперуполномоченный «карманного» отдела Ольга Прилепина и ее восьмилетний сын Денис.
В переполненном, утрамбованном под самое не могу телами троллейбусе места им, как водится, никто не уступил. Восемь лет – это вам не грудничок какой, своими ножками вполне постоит. Вот сплющенный со всех сторон Денис стоически и стоял. Устав смотреть в окно, пейзажи за которым были давно изучены вдоль и поперёк, он сосредоточился на сидящей перед ним дородной матроне и в какой-то момент, довольно громко, выдал:
– Тётя, у вас сумочка открыта. А карманники не дремлют.
Смутившись, Ольга недовольно шикнула на сына: мол, прекрати немедленно, стой спокойно. Однако матрона, спохватившись, закрыла сумку и с приторным умилением посмотрела на Дениса. Порывшись в стоящей на коленях сетке, она выудила пакет с сушками и приветливо протянула со словами:
– Спасибо, мальчик. На вот, возьми сушечек, угощайся.
Дениска смело цапнул пару сушек и деловито убрал их в карман.
– Вот и умница. Дома, с чаем попьешь. Любишь чай пить? – просюсюкала матрона.
– Чай не водка, много не выпьешь, – авторитетно прокомментировал восьмилетка.
Окружающие посмотрели на них с явным интересом, и Ольга, смутившись еще больше, назидательно прошипела:
– Денис, прекрати говорить всякую ерунду.
– Ма, а мы скоро приедем? Я писать хочу, – не убавляя громкости, заявил дитёныш.
– Скоро. Терпи!
– А я не хочу терпеть.
– Что значит «не хочу»? Почему?
– Потому что терпила – хуже мента.
Окружающий народ уже откровенно похохатывал и теперь с любопытством смотрел не столько на ребенка, сколько на непутёвую мамашу, продукт воспитания которой отмачивает такие занятные корки. Злая раскрасневшаяся Ольга молча потянула сынишку-болтунишку на выход. Благо до метро они уже почти дотряслись.
Золотов приткнул свою «шкоду» на милицейской парковочке на Захарьевской и, козырнув знакомому гаишнику, прошел к подъезду, рядом с которым красовалась внушительных размеров табличка «Милиция общественной безопасности ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской области».
На входе, у вертушки постового, в ожидании разовых пропусков, как всегда, толпилось несколько человек. Заступившая на сутки прапорщица Татьяна, завидев Золотова, быстро разогнала страждущих и, приветливо улыбнувшись, вытянулась во фрунт.
– Здравия желаю, господин подполковник!
– Вольно! – подыграв, скомандовал Золотов. – Вот только господа, Танечка, они в Париже. А лично меня отныне устраивает обращение «дядя Вася» – скромно, категорично и со вкусом.
– С дембелем вас, Василий Александрович. Если честно, завидую завистью лютой.
– Брось, чему тут завидовать?
– Как чему? Я, когда подумаю, что мне до двадцати календарей еще тринадцать лет и семь месяцев, так просто дурно делается.
– Знаешь, Танюш, лучше тринадцать и семь до пенсии, чем столько же – до собственных похорон.
– Да ладно вам прибедняться-кокетничать. Вы у нас еще мужчина в самом соку.
– Тогда, скорее уж в собственном соку, – усмехнулся Золотов. – Ты сегодня во сколько меняешься? Заглянешь к нам, часиков в шесть?
– Посидим, поохаем?
– Вроде того.
– Обязательно загляну, – пообещала Татьяна. – В шесть не смогу, но вот часиков в девять… Чур, за мной – белый танец.
– В таком случае за мной – белое вино.
– Ну у вас и память, Василий Александрович, – искренне изумилась прапорщица.
– Да пока, слава богу, не жалуюсь…
Золотов миновал вертушку и направился к лестнице. Дождавшись, когда он минует первый пролет и скроется за поворотом, дежурная сняла трубку внутреннего телефона и набрала три цифры:
– Это постовая. Золотов приехал. Поднимается к вам. Встречайте…
…Василий Александрович привычно толкнул дверь кабинета и… от неожиданности застыл на пороге. Нет, конечно, в этот день он ожидал от своих подопечных какого-то сюрприза с подвохом. Но чтобы такого!
Народу в кабинете набилось человек пятнадцать. Выстроившиеся полукругом сотрудники на открытие двери отреагировали дружным гулом, восторженным свистом и аплодисментами. Посредине комнаты, на охапке накачанных гелием воздушных шариков, в подвешенном состоянии парил новенький кожаный рюкзак, стилизованный под «старорежимный кошелек» с застежкой сверху крест-накрест. На спинке рюкзака золотой ниткой была вышита надпись: «Не все те Золотов, что блестят».
Степан дал отмашку, и народ – а-капельно и нестройно – затянул куплет самопальной песни на популярный мотив глубоко почитаемого Золотовым покойного Юрия Визбора:
Товарищ Золотов к Захарьевской шагаетИ предвкушает, и предвкушает.Немного пива ему щас не помешает.У генерала пива вряд ли подадут…Василий Александрович растроганно слушал песню, чуть привалившись к дверному косяку. Сердце предательски сжималось, а к горлу подступал ком. «Не хватало еще расплакаться при всех!» – поймал себя на мысли Золотов и стиснул волю в кулак. А народ продолжал выводить душевно: