Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник)
Шрифт:
– Полундра! Свистать всех наверх! Демидыч, у нас что, канализацию прорвало?
– Да нет, просто пол мою.
– Тебя замполич, что ли, припахал? Или сам додумался?
– Сам. Надо же мне как-то отрабатывать ваше гостеприимство.
– Ну-ну. Ты только смотри, того… не переусердствуй. С твоей-то тахикардией. Опять валидолить будешь, как в прошлую субботу.
– Ничего, мне вчера Ольга Николаевна каких-то фирменных таблеток принесла. Так я после них чувствую себя… Словно заново родился.
Снова открылась входная
– Во, сразу узнаю старого моремана, – разулыбался Виталий. – Иван Демидыч, ты на каком флоте служил?
– Я срочную артиллеристом тянул. А это, – Филиппов указал на ведро, – меня моряки атомного ледокола «Арктика» научили.
– Ни фига себе! А на «Арктику» тебя каким ветром занесло? Ты ж у нас вроде как землетрясениями в своем институте занимался?
– Так вот мы как раз к подводному хребту «Альфа» на атомоходе и ходили. Сейсмический профиль изучать.
– А хребет «Альфа» – это где? – проявил интерес Холин.
– В Центральной Арктике, восточнее хребта Ломоносова.
– Понятно, примерно два моря Лаптевых по карте.
Сердитая, явно не одобрившая подобного способа ведения домашнего хозяйства Северова начала осторожно, по стеночке пробираться к оперской, брезгливо переставляя ноги.
– Здесь не полы мыть, тут впору комплексную санитарную обработку помещения заказывать. Устроили из конторы ночлежку. Дом, блин, страстотерпимости! – проворчала она, едва не поскользнувшись на мокром полу.
– Ф-фу, Наталья! В то время как в нашем городе проходит очередной месячник толерантности, ты позволяешь себе такие черносотенные высказывания. Окружающих надо любить и жалеть.
– Ага, щас! Меня бы здесь кто полюбил и пожалел!
Северова добралась до оперской и в сердцах громко хлопнула дверью.
– «Любовь ушла, но она еще об этом пожалеет», – проводил ее насмешливым взглядом Вучетич. – Кстати, я чего-то недопонял? Гришка, ты же у нас вроде как в отпуске? Дня не прошло, как уже потянуло к новым служебным свершениям? И это вместо того, чтобы под стук вагонных колес и визги сопливых детей выдвигаться к месту проведения незаслуженного, но отпуска?
– Поезд завтра. Просто до отъезда понадобилось одну темку с Мешком перетереть, – объяснил Холин. – Демидыч, он на месте?
– Кто? Андрей Иванович? Уже час как приехал. У себя.
– А Кульчицкий?
– Нет, Олег Семенович звонил дежурному и сказал, что задерживается, – проявил полнейшую осведомленность в текущих служебных делах Филиппов.
– Прекрасно. Благодарю за службу! – шутливо козырнул Григорий. – Ладно, Виталь, я к Мешку. Однако, надеюсь, еще повидаемся сегодня. И не просто повидаемся. Да, кстати, вы откуда такие красивые нарисовались?
– От судьи, – скривился Вучетич. – С полуночи и до десяти утра во дворе чалились. Мирный, бляха, сон охраняли.
– Что, уже и Натаху к наблюдению припахали?
– А куды
– Держитесь, други мои! Мысленно я с вами!
– Иди ты знаешь куда?!
– Знаю!
Григорий просочился в кабинет замов, а Вучетич сочувственно посмотрел на снова взявшегося за тряпку бомжа:
– Ну что, Демидыч, третирует тебя Натаха? Ну да ты на нее не обижайся. Северова, в принципе, баба неплохая. Малость вздорная, а так…
– Да я и не обижаюсь. В моем положении, сами понимаете, обижаться было бы верхом неприличия, – рассудил Филиппов. – Тем более что я и сам вижу – женщина она хорошая. А что вздорная, так это… Мужика ей надо. Надежного, настоящего. Такого… Да вон, хоть бы как наш Андрей Иванович. Вот только…
– Что «только»?
– Да так, ничего.
– Не-не, раз уж сказал «а», то говори и «бе».
– Думается мне, что он по Ольге Николаевне сохнет, – смущенно докончил Филиппов.
– Ну, Демидыч, ты даешь! Прям психолог, инженер человеческих душ!
– Был когда-то… инженер… да весь вышел, – вздохнул бомж и, опустившись на колени, принялся усиленно драить пол.
Давая тем самым понять, что разговор окончен…
…Вальяжно развалившись в кресле и закинув по-шерифски ноги на стол, Мешечко слушал эмоциональный рассказ Гриши Холина о встрече, случайно нарисовавшейся у того накануне. Воспользовавшись отсутствием замполича, Холин удобно разместился прямо на его рабочем столе и, покуривая, вещал с необычайным жаром:
– …Короче, иду себе по Рубинштейна, никого не трогаю. Причем трезвый, все равно как не в отпуске. Тут меня кто-то – хлоп по плечу! Оборачиваюсь: Петька Буза, собственной персоной.
– Who is Петька?
В ответ на сей невинный вопрос Холин удивленно выпучил глаза:
– Ну ты даешь! Бузинов Петр! Он же Буза, он же Ворошиловский от слова «стрелок»! Дело снайперов, помнишь?.. Две тысячи… дай бог памяти… две тысячи второй год! Точно, две тысячи второй! Мы их как раз в ходе массовых зачисток перед трехсотлетием повязали.
– Не-а, не помню. Я ж тогда еще в РУВД трудился. Какие там, к фигам, снайперы? Мы как-то всё поближе к трудовому народу.
– На их команду стрелков-киллеров тогда в общей сложности под пяток убийств повесили, – с профессиональным азартом стал объяснять Холин. – Старшему пожизненное дали, остальным – от восьмерика до двадцаточки. Бузе – а стрелок он, я тебя умоляю! – полновесную десятку. Что называется, попал в самое яблочко. И вот, пожалуйста, встречаю его в центре Питера. Месяца три как на УДО вышел. Э-эх, летит времечко!