Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник)
Шрифт:
– Успокойся, Ильдар. Похоже, ты, со своей кровной местью, можешь расслабиться. Если сегодня утром на Фонтанке стрелял действительно Зеча, шансов на то, чтобы оказаться обнаруженным, у него практически нет.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что следственно-комитетские его уже грохнули сами. Либо грохнут в ближайшее время. Как говорил киношный хулиган Витька-Буров: «Арцы – и в воду концы».
– Нет, братцы, вы как хотите, а лично я ни хрена не понимаю! – эмоционально среагировал на последнюю фразу Шевченко. – На кой черт эскапэшникам такие коленца выкидывать? А если бы он, по ходу, сегодня кого-нить из мирного населения зацепил-опрокинул? Это же просто чудо, что в результате стрельбы никто не пострадал?!
– То что чудо – это точно, – согласился с ним Мешок. И снова
«И чего он к ней прицепился, в самом деле? – наблюдая за Андреем, подумала Ольга. – Вместо суда, видите ли не спросясь, в контору поехала. Тоже мне, великое преступление!»
– Что же касается коленцев, я тебе, Тарас, так скажу: СКПэшники страстно желали отвода от этого процесса судьи Зимина. И теперь, судя по настроениям, витающим в Главке, можно почти со стопроцентной уверенностью гарантировать, что слушания в самом деле перенесут в другой регион. Одновременно СКПэшники скоренько «вычислят» киллера и получат раскрытие по горячим следам. Заодно других «глухарей» на него навесят – покойнику всё равно, а людям – приятно. По мне так – отличная разработка. За такую не грех и к ордену представить.
– Мерзость какая!
– Браво, Ольга Николаевна, браво! Слово подобрано абсолютно правильное и полностью соответствующее истине. – Мешечко опустошил второй стакан и поднялся с дивана. – Ладно, господа! Вы, если хотите, продолжайте, а лично я поехал домой. Сегодня ничего решать не будем, ибо поведанные мною новости из разряда тех, с которыми следует ночь переспать.
Андрей вышел, а Тарас, перехватив початую бутылку из рук с трудом переваривающего услышанную информацию Вучетича, пробормотал сердито, наливая себе с горочкой:
– Чегой-то мне такой половой партнер решительно не нравится…
Санкт-Петербург,
11 августа 2009 года,
вторник, 12:42 мск
Тот, кто хоть раз побывал ТАМ, впоследствии достаточно легко опознаваем и узнаваем. И если покрытое синевой причудливых глубоко-смысловых татуировок тело еще можно спрятать от окружающих под дорогим (или как получится) костюмом, то вот манера держаться и разговаривать, выплевывая фразы, густо сдобренные дисфемизмами [24] , вкупе с чем-то особым, настороженно-необъяснимым в неулыбчивом взгляде, от человека знающего жизнь или просто по жизни пытливого ни за что не ускользнет. И вкусным парфюмом с толку не собьет. Понаблюдаешь со стороны за таким минуту-другую, и сразу становится понятно – «человек оттуда», сиделый.
24
Антоним «эвфемизмов», когда приличные выражения заменяются более грубыми, фамильярными, вульгарными.
ТАМ Левша побывал уже три раза. Последний раз освободился меньше недели назад, а потому обратно пока не собирался. Однако загадывать – дело неблагодарное. Тем более когда осознанно исповедуешь нехитрый принцип: «Если кто меня тронет – убью!» Об этом, к слову, предупреждала одна из его наколок. Какая именно – мудрый поймет, а дураку знать необязательно. Вообще, этих самых наколок у Левши наличествовало в избытке. И витязь-то у него по спине скакал, и голая девка в гусарской одежде с плеча грудь пятого размера и ажурные чулки показывала, и змея ногу обвивала. В общем, все как в книге «Бандитская Россия». Да и физиономия у Левши была соответствующая. Глядя на его небритое лицо, на котором из-под редких жестких волосиков высовывались опухшие обветренные щеки, на наискось перерезавший лоб уродливый шрам, невольно думалось, что если бы Джон Сильвер показал сквайру Трелони таких кандидатов в команду, то «Испаньола» никогда бы не покинула порт Бристоля. Потому как дружки одноногого пирата были гораздо миловидней.
В город-герой Левша вернулся два дня назад. Вернулся прямиком из омской «семерки» – ох и лютая, надо вам сказать, зона! Строга, хотя и мать! Уже почти афористическое «Не забуду мать родную», оно ведь не родной маме,
На «семерке» воры не работают – одни мужики пашут. Но если что-то хорошо делать умеешь, то и чай у тебя всегда будет, и курево, и выпить принесут. Причем сами мусора и принесут. А у Левши руки, в отличие от головы, всегда золотые были. Он там такие выкидухи делать намастрячился – очередь на месяц вперед стояла. Левша, он вообще по слесарному делу спец. Только не втулки там разные, а стволы нарезные самопальные точил. За что последний срок и огреб. Но за одни только стволы в Омский край не уехал бы, конечно. Довесочком «сопротивление сотрудникам» пошло. Ох и злостное сопротивление было! О нем в питерском Главке потом с полгода камыши шуршали.
Крупной дробью Левша палил тогда по «жигулям» противника, не подпуская приехавший его брать наряд милиции. Нет, по мышиным кителям не стрелял, но вот с балкона целился, угрожал и удерживал превосходящие силы за помойкой. На уговоры не шел, дверь не открывал. Дверь в конце концов упала, с божьей и СОБРа помощью. А он наручники надевать отказался, мягко говоря. Затем в помещении дежурной части открыл изнутри комнату для задержанных. Разве это замки для него? Да он сталинские карцеры взламывал еще на срочной службе! Вырвавшись на волю, Левша выгнал дежурную смену на улицу и удерживал помещение оперативного дежурного около получаса. На требование – «немедленно!!!..» выкинул селекторную связь и документацию во двор из окна. Когда, наконец, был взят и избит от души, орал, призывая к совести иных задержанных, которые не поддержали мятеж: «Щеглы! С настоящими каторжанами я бы до утра продержался! Не та закалка! Не тот кураж!» Следователь прокуратуры допрашивал его в больнице, отбитого в мясо. Все правильно: милиционер, он тоже человек – не надо доводить. Короче, неудивительно, что, когда милицейское управление и сокамерники вздрогнули, закрепилось за Левшой негласное второе прозвище – Потемкин. От слова «Броненосец». Так Потемкин отплыл за Иртыш. А вскоре на его левой голени появилась новая татуировка: «Наступи менту на горло»…
…Левша стоял на лестничной площадке перед старой, обшарпанной двустворчатой дверью, обитой неопределенного цвета дерматином. Вертикаль разномастных дверных звонков свидетельствовала, что квартира коммунальная. Невзирая на безумно модные ныне инновационные технологии Питер продолжал устойчиво держать первое место в стране по количеству жителей, проживающих в коммуналках. Ноги этого феномена росли с конца века девятнадцатого, когда в бывшей столице империи понастроили безумное количество доходных домов с дворами-колодцами. Квартиры в которых при новом режиме с портновской смекалкой перекроили в коммуналки. «А пять шапок сошьешь?» – «Сошью». – «А семь?» – «Могу и семь». – «А десять?..» Ну и так далее. По списку…
Он нажал кнопку наугад, и через некоторое время дверь, прохрипев, открылась. На пороге объявился человек с ярко выраженной кавказской внешностью: в трениках, майке и шлепанцах на босу ногу.
– Чего надо? – смачно зевнул жилец.
– Здороваться надо. Калугина Людмила Петровна дома?
– У нее другой звонок. Вот этот.
Кавказец показал какой именно.
– А мне, знаешь ли, монопенисуально какой у нее звонок. Я спросил: дома она или нет?
– Направо, вторая по коридору дверь, – проложил курс жилец, равнодушно запуская гостя.
Левша вошел в длинный сумеречный коридор коммунальной квартиры, добрался до нужной двери, постучался и, не дожидаясь ответа, толкнулся внутрь.
Внутри оказалась большая, метров двадцать, не меньше, квадратной формы комната, с высоким потолком и двумя большими, чисто вымытыми, что для местных обитателей само по себе подвиг, окнами. Внутреннее, более чем скромное, убранство полностью отвечало стилистике женского холостяцкого общежития с четко обозначенной претензией на конфликт поколений. За молодое отвечали компьютер, плакаты с Димой Биланом и Сережей Лазаревым. За старое – старорежимная кровать с панцирной сеткой и бесчисленным количеством подушечек поверх плюс – выцветшие семейно-архивные фотографии в дешевых пыльных рамках.