Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник)
Шрифт:
– Да, вполне.
– По-моему, ты выбрал для этого не самые лучшие место и время.
– Плевать! – Переполняемый чувствами Мешечко взглянул на свою спутницу и, собравшись духом, выпалил: – Когда мы подорвались на вокзал, Виталя, сам того не осознавая, озвучил очень правильную мысль. Про опыт и опытного дурака. Так вот, Ольга, как опытнейший дурак, я хочу тебе сказать, что…
– Андрей! – ласково перебила его Прилепина и приложила указательный палец к губам. – Тсс! Нас окружают!
Мешечко посмотрел на нее непонимающе:
– Кто окружает?
– С востока
Андрей обернулся. И первое, что бросилось ему в глаза, была не страдальческая, сгорбленная фигура молдаванина, которого волокли под локотки два дюжих бойца, а торжествующая, сияющая как начищенный медный таз физиономия молодого следователя Хворонина. Только что проведшего первое в своей жизни «настоящее» задержание особо опасного, как ему хотелось верить, преступника…
Сегодня, в день своего рождения, Маша Цыганкова сперва безответственно проспала, а потом еще и часа полтора прокопалась-провозилась: сначала в душе, а затем перед зеркалом. Так что к редакции она подъехала лишь в половине двенадцатого. Но достигнутый результат того стоил. По замыслу автора, он должен был превзойти самые смелые ожидания визитеров-поздравителей. А среди таковых, в силу специфики работы Цыганковой, преобладали особи мужского пола. И им сегодня таки было на что посмотреть.
Традиционную чопорную белую блузку сменил легкомысленный топ, переливающийся всеми цветами золотого и заканчивающийся где-то в районе груди. Белую тряпку, болтавшуюся на Машиных бедрах, назвать собственно юбкой можно было лишь с большим натягом: модно разрезанная сумасшедшим дизайнером на лохмотья, она открывала длинные ноги и… еще кое-что. В довершение на ногах Цыганковой красовалось то, что, по идее, должно считаться босоножками. А именно: острые каблучки и многочисленные ниточки, за счет которых сия конструкция-обувка и держалась на ногах.
Свернув под арку, выводящую прямиком к редакционной двери, Маша буквально нос к носу столкнулась с журналистом Трефиловым. Волею случая именно на нем Цыганковой предстояло протестировать первую реакцию знакомых и малознакомых на себя, красивую и любимую. Реакция получилась что надо!
– Вау! В смысле – мать моя женщина! – ахнул коллега, часто-часто моргая своими длинными, словно девичьими, ресницами. – Мэри! Ты ли это? Выглядишь просто с-супер! С днюхой тебя! – Он дружески куснул ее за щеку. – Подарок за мной!
– Спасибо, Костик! А ты куда? Надеюсь, не с концами?
– Я с концом, но не с концами, – солдафонски юморнул Трефилов. – На прессуху, в спорткомитет. Так что вечером, – он изобразил характерный жест Умы Турман, – па-а-атанцуем!
– Па-а-асмотрим!
Цыганкова направилась к редакционной двери, с удовольствием ощущая спиной, как впавший в ступор Костик продолжает пожирать ее глазами…
…На вахтенной стойке в банках с водой стояли два роскошных букета – таких огромных, что из-за них
– Привет, красавица! Опаздываешь!
– Мне сегодня можно.
– Это точно. С рождением тебя, Машута! Счастья тебе, здоровья и жениха богатого!
– Спасибо, Виктор Васильевич! Особенно за последнее!
– Цветы забери. Хризантемы из ГУВД прислали, а розы… Сейчас, у меня тут записано… От компании «ПАН». – Цыганкова сгребла цветы в охапку. – Погоди, это еще не всё. – Охранник вытащил из-под стола большую коробку в пестрой подарочной упаковке. – Держи до кучи.
– Ого! А это от кого?
– Час назад курьер притащил. Сказал, что там внутри всё написано. Может, помочь донести?
– Не надо, своя ноша не тянет, – улыбнулась Цыганкова и, нагрузившись подарками, прошла в свой кабинет.
Небольшой ньюс-рум на четверых был пуст. Оно и понятно: разгар рабочего дня, весь народ в полях. Журналиста, как волка, ноги кормят. Устроив судьбу букетов, Маша уселась за свой стол, поставила перед собой коробку и начала сдирать обертку, заинтригованная подарком. Никакой открытки-записки внутри не оказалось – только невеликих размеров бесхитростная шкатулка, отделанная под красное дерево. Цыганкова щелкнула маленьким замочком: будильник, какие-то проводки, большой кусок вонючего хозяйственного мыла. На дне шкатулке отыскалась разыскиваемая записка. Маша нетерпеливо развернула листок. Текст, распечатанный на принтере крупным жирным кеглем, гласил:
«Открыла?
Довольно легкомысленный поступок для звезды криминального жанра.
Что, Льву Цыганову не дают покоя лавры Димы Холодова?
Можем устроить…
Ладно, будем считать, что этот день рождения ты пережила.
А вот придет ли следующий? Большой вопрос…
Если хочешь жить в натуре – пиши лучше о культуре».
Под текстом от руки были пририсованы крест, череп и свеча.
Пальцы, державшие листок, слабо задрожали. Цыганкова перевернула бумагу, убедилась, что на обратной стороне ничего нет, и в бессилии опустилась в кресло. Из глаз мгновенно выкатились крупные слезинки, и она невольно тряхнула головой, чтобы смахнуть их. Она снова и снова перечитывала коротенький текст, и с каждым новым прочтением сердце ее все крепче сжимали тиски страха.
За дверью послышалось шушуканье и чьи-то приглушенные смешки. В следующую секунду она с грохотом распахнулась, и в кабинет, с гиканьем, воплями и улюлюканьем хлынула толпа сотрудников редакции. Цветы, шарики, где-то на задворках ухнула пробка от шампанского. Вот только какофония праздничных звуков, едва начавшись, резко оборвалась, сменившись напряженной непонимающей тишиной. Поскольку именинница рыдала навзрыд, опустив голову на скрещенные руки. А рядом с ней на столе лежали два более чем странных предмета из традиционного ассортимента хозяйственного магазина.