Гоблины. Сизифов труд
Шрифт:
— Базара нет! Взять хотя бы взвод ОМОНа…
— А вот еще, — увлекшись, Филиппов не дал возможности Тарасу «развить и углубить». — А это как тебе? «В трудных обстоятельствах народ может спасти героизм, но только совокупность маленьких повседневных добродетелей определяет его величие». Словно бы о нынешней России сказано, не правда ли?
Шевченко явно не был настроен вести философские беседы, а потому перевел разговор в деловую плоскость:
— Демидыч, ты еще не скоро на боковую?
— Нет-нет. Видишь ли,
— Прекрасно, — кивнул Тарас и сменил интонацию на просительно-доверительную. — Слушай, ко мне тут сейчас одна женщина заглянуть должна… э-э… Обговорить ряд служебных моментов. Ну, ты понимаешь… Днем тяжело минутку выкроить. Работа, начальство, туда-сюда… Короче, покараулишь часок-другой в оперской, пока мы тут с ней… э-э… пообщаемся?
— Хорошо, покараулю. А что, все уже разъехались?
— Минут десять как Мешок с шефом, наконец, свалили. Денек сегодня был, я тебе скажу, сумасшедший! С самого утра — отписки, рапорта, объяснительные, докладные. У-у! И я не удивлюсь, если это только начало. Как бы нам какую проверяющую комиссию не заслали. Вот тогда и наступит настоящий армагездец!
— Это из-за вчерашней стрельбы на Фонтанке?
— Из-за нее, будь она неладна! Ладно, станем надеяться на лучшее. Тем более что ничто не остывает так быстро, как энтузиазм руководства… В общем, Демидыч, мы с тобой договорились?
— Да, конечно.
— Только, Демидыч, чтоб… — Шевченко замялся. — Между нами, ладно? Никому ничего! А то, сам понимаешь, пойдут по конторе разговоры. Всякие там шу-шу-шу, хи-хи-хи!
— Я всё понимаю. Конечно.
Тарас расцвел в довольной шкодливой улыбке:
— Демидыч, ты — человек! Хочешь, я тебе завтра леща копченого подгоню? Мне брательник двоюродный на днях посылочку из Шостки с оказией передал.
— Благодарствую. Мне бы лучше, при случае, второй том достать, — Филиппов указал на книжку. — Я ведь Лебона только в ранней юности немного читал. Но совсем дурной был тогда, мало что понял.
— По части книжек заумных, это ты лучше к Жеке подкатись. Это он у нас во всяких там философах-навуходоносорах разбирается-ориентируется. Кстати, книжка, которую ты сейчас изучаешь, — это его книжка.
Иван Демидович задумался и после некоторой паузы ответил тихо:
— Положа руку на сердце, Евгений Алексеевич, он… В общем, я его почему-то боюсь… Нет, здесь скорее более уместен глагол «опасаюсь».
Шевченко посмотрел на интеллигентного бомжа с нескрываемым удивлением:
— Это с чего вдруг?
— Не могу сформулировать, — виновато пожал плечами Филиппов. — Скорее, здесь пока имеют место некие ассоциации, лежащие в плоскости индивидуального восприятия.
— Я ни хрена не понял, но могу тебе на это сказать только одно: Жека, при всей своей занудности, — свой парень, в доску. — Тут где-то в глубине коридора послышался призывный перелив звонка домофона. Тарас подскочил и захлопотал суетливо: — О, кажись пришла! Так, Демидыч, давай шустренько перебазируйся: молочко вот, книжечку свою забирай. Только ради бога — ничего там руками не трогай. Телевизор можешь включить. Если будут звонить по служебному, сразу зови меня. О’кей?
Иван Демидович покорно собрал свой немудреный скарб и направился в оперскую. Тарас, задержавшись, бегло осмотрел поляну, выудил откуда-то из-под дивана загодя заготовленную бутылку шампанского и водрузил ее на стол. Затем бросил взгляд в зеркало, пригладил волосы, проверил «хозяйство» на застегнутость и вприпрыжку помчался в коридор.
Звонок продолжал надрываться требовательной трелью.
Напоминая, что «ряд служебных моментов» отлагательства не требует…
Проезд на такси из Парголово в Автово (два лаптя по карте!) грозил влететь Анечке в очень немаленькую копеечку. А ведь потом еще надо было как-то добираться обратно. Но желание попытаться хоть чем-то помочь отцу Михаилу перевешивало любые доводы прагматического характера.
Анечка не ошиблась — в эти часы движение на КАДе было вполне себе резвое, так что такси долетело до Автовского путепровода даже с семиминутным опережением графика. Здесь они подобрали с остановки Ольгу и выдвинулись дальше: в ночь и в совершенно незнакомую для Анечки местность. Причем снова под неприлично громкую музыку «Радио шансон».
«И почему водители так любят всю эту пошлятину?» — недовольно подумала Анечка. Жизнь которой с некоторых пор протекала исключительно под классику.
— Теперь куда, барышни? — перекрикивая музыку, уточнил таксист.
— По Петергофскому шоссе всё время прямо. К бывшей школе милиции, — проложила курс Прилепина. — Вернее, сразу за ней. Сергиевское кладбище.
— Однако! Такие красивые барышни, а вот — подишь ты! Не страшно, ночью-то?
— Мы покойников не боимся! — мужественно ответила Анечка, в данном случае кривя душой: покойников она как раз очень даже опасалась.
— А ведьмы? Вурдалаки? У меня сын сейчас в школе Гоголя проходит. Про «Вия» читает.
— Не боимся. Мы сами в каком-то смысле ведьмы! — буркнула не расположенная к общению с чужаками Ольга.
— Эт-точно! Все бабы — ведьмы! Особенно жены и тещи!
— Вы не могли бы сделать музыку потише? Мне на звонок ответить нужно, — раздраженно и даже грубовато попросила Прилепина. На дисплее ее разрывающегося мобильника высветилось: «Мешечко».
— Не вопрос.
Водила приглушил звук, и Ольга, показав Анечке глазами, мол: «Тишина! Сам чего-то хочет» — ответила: