Год белой кометы
Шрифт:
Директор сделал знак Сосновскому, тот понял и кивнул Нагаеву: «Согласен.»
Гребков еще раз обвел взглядом всех, сидящих за длинным Т-образным столом.
— Что еще мы упустили?
— Упустили самое сложное, — Кирилов улыбнулся и спросил:
— Можно еще несколько замечаний?
— Да, да, конечно!
— Для каждого из приборов существует свой алгоритм управления. Совершенно очевидно, что для синхронной работы всех частей комплекса придется создавать не просто некую сумму уже имеющихся программ, а нечто новое. Насколько я понимаю, придется также согласовать уровни сигналов, питающие напряжения и массу других характеристик. Все это гигантская работа! Учтите также, что аппаратная на телескопе просто не приспособлена
— Вот здесь у меня уже лежит подписанный приказ, — директор поднял лист бумаги со стола и прочитал: «Назначить начальником Астростанции Кирилова Максима Петровича. Согласие имеется». Так-то. Тебе и флаг в руки, Максим Петрович. Подготовишь аппаратную, проверишь как следует телескоп, а мы, если будет необходимо, поможем. Так, товарищи?
— На станции я, конечно, сделаю все, что смогу. Но я сейчас не об этом. Мне кажется надо создать рабочую группу для проработки всяческих вопросов, о которых мы пока не знаем, они могут возникнуть в процессе создания новой аппаратуры. Надо чтобы в этой группе были специалисты из различных лабораторий… Ну, еще обязательно программисты, конечно, кто-то от группы АСУ телескопа, лучше Малахов, он сейчас как раз здесь. Я готов передать в группу на время ее работы Гривцова.
— Шевердина от нашей лаборатории, — подняв указательный палец добавил Лонц.
— Информатика тоже предложит кого-нибудь?
Заведующий лабораторией информатики Валентин Ковалевский задумался на несколько секунд, потом слегка склонив голову ответил:
— Пока не могу сказать ничего определенного. Лаборатория перегружена и лучшие специалисты заняты на довольно серьезных задачах. Ну…, если директор не будет возражать и заказчики не будут ругаться, можно что-нибудь временно отложить.
— Только, пожалуйста, не за наш счет! — Павленко резко подался вперед и его глаза нервно блеснули.
— А что это ты так сразу вскинулся, — заинтересовался Гребков.
Ковалевский слегка усмехнулся и негромко сказал:
— Ну, это-то понятно, половина нашей работы сегодня — это новые программы для обработки спектров.
— Но они понадобятся и для кометы!
— Да пока еще никто не собирается останавливать их разработку, — Гребков поднял глаза к потолку, потом добавил:
— Вот что, Валентин, отодвинь пока мою работу в сторону и направь в группу Олю Семенцову. Она — дама толковая и, я думаю, вполне справится.
…Совещание закончилось, когда скупое зимнее солнце уже покатилось к серому, изрезанному крышами домов и трубами горизонту. Кирилов собирался выйти из кабинета директора вместе со всеми, но Вадим Сергеевич остановил его: — Максим, задержись на минутку.
Кирилов снова сел к столу. Гребков звонком вызвал секретаршу и попросил кофе.
— Кажется, я наделал тарарама с этой своей кометой…
— Да дело не в тебе, Максим Петрович! Ты посмотри, мы все, как в норки, влезли в свои темы и темки, все меньше и меньше в нашем общении простого человеческого тепла… После запуска телескопа в институте практически не было ни одной общей работы, и люди становятся все дальше и дальше друг от друга. Каждый рассматривает своих коллег, если не как противников, то во всяком случае как соперников при распределении бюджетных средств и материалов, наблюдательного времени, наконец. И попробуй займись чем-нибудь тем же, чем твой коллега по этажу, да еще с другим подходом — неприязнь на полжизни.
— И ты считаешь, что можно что-то изменить? Ученый — индивидуалист по своей природе.
— Я хочу попытаться их встряхнуть, объединить общим делом, в которое они будут вынуждены не только вкладывать часть своего труда, но и помогать друг другу, советоваться, делиться маленькими секретами. Может это как-то заставит нас всех вспомнить первые годы нашего института, экспедиции на Астростанцию… Замечательные тогда были дни!
Гребков
— Предвижу, что нас наконец-то ждет год интересной общей работы. Какой там следующий год по восточному календарю?
— Нашел, что спросить… Не помню, кажется год Белой Лошади…
— А мы назовем его Годом Белой Кометы. За тебя, Максим, за Год Кометы!
8
К вечеру опять пошел снег — легкий, тихий, совершенно без ветра, какой бывает в новогодних сказках далеких, еще детских лет. Кирилов вошел в пустую квартиру, сразу повернул на кухню и поставил на плиту чайник. Он всегда пил чай, когда приходил домой. Наверное, эта привычка появилась после первых лет работы на Астростанции, где чай был не просто напитком, а своего рода церемонией. Тогда, промерзнув до самых костей в кабине телескопа, наблюдатели отогревались заваренным почти до черноты крутым кипятком. Когда-то, когда Максим был женат, чай ему подавала Тамара. Подавала сразу, как только он входил, обязательно в китайской чашечке с блюдцем, обязательно очень сладкий и с лимоном. Тамара была из семьи известного филолога, профессора их же университета, и, когда они познакомились, Кирилова поразили какая-то удивительная легкость ее движений, почти детское обаяние и густые светлые волосы, которые вспыхивали, когда на них падало солнце. Тамара не сразу обратила внимание на взъерошенного аспиранта, и только после почти года настойчивых ухаживаний он стал появляться в их доме на правах жениха. Первое время после свадьбы молодая семья жила в профессорской квартире, потом переехала сюда, в небольшую однокомнатную в панельном доме.
После этого их жизнь как- то сразу не заладилась. Тамара привыкла к комфорту, к тому, что не нужно убирать и готовить, и роль хозяйки при не очень обеспеченном молодом научном сотруднике ей явно не нравилась. Она все чаще и чаще стала пропадать в доме родителей и, однажды, предложила мужу вернуться туда снова, а его квартиру сдать кому-нибудь внаем. Кирилов отказался в довольно резкой форме, заметив, что и Тамаре не следует оставаться вечным ребенком при маме, а ему тем более роль мальчика совсем не подходит. Это была их первая ссора. Потом размолвки стали более частыми и затяжными.
Настало время освоения нового телескопа. Кирилов работал на Астростанции месяцами, звонил и писал домой очень редко. Однажды, когда он вернулся из очередной командировки, к нему домой зашел тесть.
— Максим, я хочу с вами поговорить, как отец своей дочери. Вы понимаете, что тот образ жизни, который вы ведете: бесконечные разъезды, нескончаемая работа — все это тяготит Тамару и, в общем-то, идет вразрез с нашими семейными традициями. Ну почему обязательно эта неуемная романтика? Хотите, я поговорю с кем надо и вас переведут в теоретический отдел? Даже с повышением…
— Прошу вас, не стоит, Павел Игнатьевич! Я люблю свою работу и она мне интересна. Свою жизнь я буду строить сам, без помощи со стороны, даже вашей. Да и что мне здесь делать? Копаться в чужих старых статьях, когда мои коллеги будут в это время получать совершенно новые и, главное, свои данные? Участвовать по вечерам в великосветской болтовне ни о чем и перемывании костей знакомым? Нет, это не по мне.
— Ну, как знаете, я хотел как лучше.
Тесть ушел, а вечером Тамара закатила грандиозный скандал со слезами и обвинениями своего мужа в эгоизме… Она ушла, забрав свои вещи на следующее утро, и они долго не виделись. Тамара по-прежнему оставалась молодой и красивой женщиной и как-то случайно он узнал, что у нее появился друг с весьма серьезными намерениями. «Ну и слава Богу,» — подумал тогда Кирилов, но почему-то странная боль сдавила горло, а перед глазами как будто вспыхнули ее освещенные солнцем волосы и в ушах зазвенел легкий перестук удаляющихся куда-то шагов…