Год белой кометы

Романенко Владимир

— Вот и думаю я, что дом каждому свыше определен и должен он быть один на всю жизнь, а не то — не жить человеку в согласии со своей душой… Как думаешь, а?

— Это — как жизнь получится, — ответил Кирилов, — у меня вот она какая-то цыганская. Спасибо тебе, отец, я здесь выйду.

Грузовичок притормозил на перекрестке в центре станицы, и Максим Петрович медленно пошел вдоль улицы на самый край станицы, раскинувшейся за мостом, переброшенным через реку Ларгу.

Станица Галаевская расположилась в излучине реки Ларги, у крутой скалы Предгорного хребта, там, где буковые и березовые леса постепенно переходили в южную степь и бурная растительность оставалась только вдоль быстрых, вырывающихся на равнины горных рек. Больше ста лет назад отряд казаков

получил приказ основать сторожевую заставу в пяти верстах от этого места, но атаман Галай, который вел отряд, заблудился в тумане в густых зарослях вокруг реки и остановился совсем не там, где ему было назначено. Казаки, однако, службу знали и исправляли ее вполне добросовестно. В ту же ночь охранение задержало двух горцев — лазутчиков, а еще через два дня было отбито нападение большого отряда, который пытался прорваться в тыл оборонительной линии. Войсковое начальство решило не перемещать Галая с его казаками, и здесь была основана крепостица, которую так и называли — Галаевская. История Галаевской была достаточно бурная. Были в ней и светлые, и грустные дни, но, так или иначе, маленькая деревянная крепость стала большой станицей в несколько тысяч дворов и за долгие годы она не потеряла свой колорит, свою прелесть и свои традиции. Улицы в центре селения получили новые, традиционные для своей эпохи названия: Комсомольская, Мира, Ленина, но стоило пройти немного в сторону от центра — и перед глазами появлялись напоминанием о военном прошлом Батарейная, Зарядная, Пороховая, Обозная, Казачья…

Улица, на которую шел Кирилов, называлась Полевая, может быть, оттого, что составлявший ее ряд домов был самым крайним и за ним начиналось просторное поле, которое весной обычно засаживалось картофелем. Максим Петрович хорошо помнил, как в конце мая — начале июня картофельные поля покрывались сиреневыми и розовыми цветами и пьянящий медовый запах наполнял всю округу. Здесь, на этой улице и стоял дом Серафимы — обычный дом из самана, с длинным навесом, окошками с синими ставнями, выходившими прямо на дорогу. От других домов этот отличался, пожалуй, только тем, что его южная стена летом покрывалась вьющейся розой, которую когда-то давно посадила Сима. Кирилов вошел во двор и осторожно постучал в окно. Через минуту скрипнул засов, дверь приоткрылась и, прежде чем кто-либо вышел во двор, из двери прямо на Кирилова бросилась с восторженным лаем мохнатая черная собака, сразу облизав ему все лицо.

— Ну, здравствуй, здравствуй, Джек, узнал, — Максим Петрович присел на корточки и, обняв собаку, гладил ее по голове, — Здравствуй, дружище!

— Чи ты только с собакой будешь здоровкаться? — услышал он низкий, немного с хрипотцой голос. На ступеньках, в ватнике, накинутом поверх рубашки, стоял дед Ваня — отец Серафимы.

— Каким ветром к нам, давненько тебя не видали, а? Да ты входи, входи в дом-то! Настенька, смотри, кто к нам приехал!

На крыльцо вышла невысокая пожилая женщина, Настасья Карповна — баба Настя. Сколько помнил Кирилов, дед Ваня всегда звал свою жену Настенькой и это всегда было смешно и трогательно, особенно теперь, когда Настасья Карповна стала совсем седой и старенькой.

— Батюшки, Максим Петрович! Ну, что ты старый морозишь гостя на дворе! Веди в дом да к столу, а я сейчас соберусь…

— Да вы не волнуйтесь, я ненадолго, хотел вот с Серафимой повидаться, а завтра надо возвращаться в институт.

— Вот незадача какая!.. — дед Ваня почесал за ухом и добавил: — Серафима уехала на неделю к тетке в Ростов. Вернется только послезавтра. Может задержишься, а?

— Никак не могу. Тут, ненароком новую комету открыли — надо будет обсудить, что делать дальше и организовать наблюдения.

— Новую? — оживился дед Ваня — да что ж обсуждать-то — прежде обмыть надо, а?

— Вот-вот, тебе только повод найти — незло проворчала баба Настя, — Не был бы у нас дорогой гость — ни за что бы не позволила!

Уже через полчаса на столе дымилась жареная картошка, а рядом с ней стояли соленые огурцы, грибы, солонина, пирог с грушами.

В центре стола покрылась росой доставленная из погреба бутылка абрикосовой самогонки, которую дед Ваня обычно приносил только для самых дорогих гостей. Баба Настя, собрав на стол, села рядом с Максимом Петровичем.

— И мне налей- сказала она, — я тоже с вами покалякаю, а там и обед поспеет.

Дед Ваня наполнил тяжелые хрустальные рюмки и поднял свою:

— Всегда рады дорогому гостю в своем доме, спасибо, что не забыл!

Максим Петрович выпил вместе с ним залпом. Настасья Карповна только немного пригубила и поставила свою рюмку на стол. Когда-то дед Ваня тоже работал на Астростанции. Летом водителем грузовика, зимой пересаживался на бульдозер и расчищал дорогу к телескопу от снега, наледей и падавших на асфальт камней. Он знал эти места с рождения, Астростанция тоже рождалась на его глазах и при его участии, поэтому и Кирилову, и Ивану Антоновичу было что вспомнить. Кирилов не заметил, как пролетели четыре часа. Еще через два часа надо было возвращаться в поселок — автобусов после этого больше не было, а попутные машины в направлении Астростанции ходили по вечерам очень редко, да и не всегда брали попутчиков. Когда Кирилов взглянул на часы, дед Ваня грустно спросил его:

— Что, вышло время?

— Еще нет, но его осталось немного.

Он посмотрел на Ивана Антоновича, его жену и, решившись наконец, заговорил сбивчиво и каким-то чужим для себя голосом:

— Я ведь не просто так пришел… Не только вас повидать или Серафиму. Через два дня я буду с докладом у своего директора и дам согласие стать начальником Астростанции — я уже решил это окончательно. Потом переберусь сюда. Насовсем. Я хочу чтобы Сима была всегда рядом со мной, без этого мне будет, наверно, очень плохо… Вы простите меня, я должен был сказать все это намного раньше, но так вот получилось… Я хочу чтобы и вы и Сима об этом знали.

Дед Ваня, слегка хмурясь, нарочито сосредоточенно вертел в руках рюмку, баба Настя куталась в старенький платок и не мигая смотрела на Кирилова. На минуту в комнате повисла напряженная тишина.

— Да что ж нам-то об этом говорить, а? — негромко сказал дед Ваня, — это ты ей сказать должен. Мы-то всегда были не против.

— Вот вернешься, сам ей об этом и скажешь, — поддержала его баба Настя, — Ты не бойся, она рада будет, я — мать, я это знаю. Что делать, не очень ей повезло по молодости, а гордыня у ней та еще, дедова. Если сладится у вас — ты уж ее береги, не обижай.

Дед Ваня поднял глаза, весело улыбнулся и воскликнул:

— Настенька, да он ведь Симку сватает! Наливай, что ли, а?

Кирилов возвращался в поселок согретый теплотой деревенского дома и немного грустный. Он вдруг поймал себя на том, что вовсе не для работы летел он за сотни километров сюда, в горную глушь, не за наблюдательными данными и возможными открытиями — только ради того, чтобы заглянуть в Ее вишневые теплые глаза, коснуться Ее щек, ощутить теплоту ладоней…

И всего этого опять придется ждать.

Ждать. Ждать…

6

О самой главной новости дня — обнаруженной комете, Володе Гармашу хотелось рассказать кому-нибудь побыстрее. Утренний поселок был пуст, самый близкий приятель — Саша Малахов был в командировке, а жена ушла на работу. Выходить из квартиры не хотелось. Володя поставил на плиту чайник, не торопясь зажег газ. Он присел на табуретку возле кухонного столика и задумался. Все-таки его долгий и извилистый путь сюда, поближе к звездам, был проделан не зря и, как теперь ему представлялось, имел вполне определенный смысл и значение. Ему живо вспомнился выпускной вечер в школе в маленьком прибалтийском городке, веселый и суматошный. Потом долгое, до самого рассвета, гуляние по берегу Немана всем классом. Когда были перепеты все песни, когда усталость уже не позволяла танцевать на пустынном ночном асфальте, они сели на большой скамейке под старыми липами на городской площади и стали делиться своими планами на ближайшее время.