Год Черной Лошади
Шрифт:
Мрачнеет.
«Я хуже, чем ты говоришь. Но есть молчаливая тайна: Ты пламенем синим горишь, Когда меня видишь случайно. Я хуже, чем ты говоришь…»— Должна быть в женщине какая-то загадка, — сообщаю доверительно. — Должна быть тайна в ней какая-то. Помнишь такой фильм?
— Нет, — говорит он серьезно. — Но если ты не скажешь… Я догадаюсь.
Елена
Рисую
По темной комнате ходят тени.
Машина проехала — прошарили фары по потолку.
Кому мне молиться, чтобы меня не нашли?
Я не переживу, если меня вытащат. Чешуя моя высохнет, а глаза, не знавшие света, ослепнут. Кому мне молиться?
«Положи этот камень на место, В золотистую воду, В ил, дремучий и вязкий, как тесто Отпусти на свободу!»— Отпусти на свободу, — шепчу одними губами.
Я проклята. Я была проклята в тот момент, когда добровольно отказалась быть собой; что поделать, я слабая. Не всем же выходить на ринг…
Он кажется своим, и в этом вся беда. Если бы он был чужим — никогда не заметил бы моего круга… Прошел бы мимо, не глядя, и все было бы хорошо…
«Отпусти этот камень на волю, Пусть живет как захочет, Пусть плывет он по синему морю, Ночью в бурю грохочет»…Лена
Он придвигается близко. Очень близко. Трогает губами мой нос:
— Если выбросит вал шестикратный Этот камень на сушу, Положи этот камень обратно И спаси его душу…— Витя, что ты говоришь?!
Улыбается:
— Положи за волнистым порогом Среди рыб с плавниками. Будешь богом, светящимся богом, Хоть для этого камня.Молчу. Не знаю, что сказать.
— Ленка, — говорит он мне в самое ухо. — Бросай свои «Щели». Оставайся со мной. Возвращайся ко мне.
— Откуда?
Он прикрывает глаза:
«Откуда ни возьмись как резкий взмах. Божественная высь в твоих словах как отповедь, верней, как зов: „за мной!“ над нежностью моей, моей, земной. Куда же мне? На звук! За речь. За взгляд. За жизнь. За пальцы рук. За рай. За ад…»
Не могу сопротивляться.
«Звучи
Боксеры не умеют так смотреть.
Елена
Я на крыше. Город подо мной.
Жестяной козырек мокрый. Льет дождь.
Он не достанет меня. Нет. Здесь граница моего мелового круга.
Вокруг огни, как будто наступает вражеская армия. Мой город, родной и привычный, ощетинился фарами и осаждает мою бетонную башню под жестяным козырьком.
Меня не достанут.
Еще один его шаг навстречу, и я шагну тоже.
Лена
— С какой это стати, — говорю холодно, — я должна бросать работу? Я ведь не предлагаю тебе бросить бокс, правда? У тебя есть профессия, ты добился кое-каких результатов… Ну и я добилась, между прочим. Я профессионал. И не говори мне больше, пожалуйста, таких глупостей.
— Ты человек, — он терпеливо улыбается. — Ты вовсе не собственность этого своего… рейтинга. И никто тебя не просит бросать работу…
Выскальзываю из-под простыни. Иду одеваться.
— Лена? — спрашивает он удивленно.
Лихорадочно разыскиваю телефонную трубку.
Елена
В пустой квартире надрывается телефон.
«Здравствуйте. Вы набрали номер… и слушаете автоответчик. Оставьте ваше сообщение после длинного гудка»…
С оконных стекол лохмотьями свисают пленочки витражей. Паркет в меловых кругах, в центре одного из них лежит раздавленный тюбик помады.
Лена
— …Витя, мне не нравится, что ты лезешь в мои дела.
— Послушай… А почему ты так со мной разговариваешь?
— Тебе не нравится тоже? Вот и славненько, мы обменялись взаимными претензиями.
— Лена…
— …Тебя не устраивает мой тон, меня не устраивает твое покровительство. Я в нем не нуждаюсь. Моя жизнь — это моя жизнь.
— А мне показалось… — говорит он глухо.
— Ты хочешь изменить меня. Хочешь, чтобы я, как тапочек, приняла форму твоей ноги. А этого не будет.
— То есть ты ничем, совершенно ничем не собираешься поступаться… ради…
— Ради чего? И с какой стати я должна поступаться?
— Что, совсем не для чего? — тихо спрашивает и потихоньку теряет румянец.
Усмехаюсь:
— Витя, ты взрослый мальчик… Когда отношения двух людей начинают их стеснять — жертвовать следует отношениями, а не друг другом.
— А что, наши отношения…
— По всей видимости, увяли помидоры, — развожу руками. — И это совершенно естественно. Дельфин и русалка, как ты понимаешь, ни в коем случае не пара.