Год Черной Лошади
Шрифт:
Теперь, спустя несколько минут после инцидента, пришел страх. Потемнело в глазах; Эмма стояла, вцепившись в ствол чахлой липы, пережидая головокружение. Ничего… Сейчас темнота разойдется, и она пойдет домой… Ничего… Куртка с меховым капюшоном смягчила удар головой… А колени — ерунда, заживут…
Ее крепко взяли под локоть. У стоящего рядом были широко распахнутые, наивные, очень голубые глаза. Сквозь темноту, сгустившуюся вокруг, Эмма ничего, кроме глаз, не видела, оттого ей казалось, что незнакомец напялил маску Зорро.
Его звали Михель, и он был сотрудник
— Я… не о том вольнуюсь. Я мог человека убить! Я тебя пораниль…
Эмма замолчала, озадаченная, а Михель добавил тихо:
— Я бы с ума сошель.
— Ну ничего, — сказала Эмма, лихорадочно пытаясь подобрать простые и в то же время не очень глупые слова.
— Ничего же не случилось… страшного.
— Ты так летела, — сказал Михель с суеверным ужасом.
— Я же легкая, — возразила Эмма. — Я летела не потому, что ты меня сильно ударил.
В машине у Михеля работала печка. Полчаса они сидели, успокаивая друг друга, а Михель пытался унять трясущиеся руки; наконец, машина двинулась — со скоростью раненой черепахи. Михель отвез Эмму домой. В квартиру она его не пустила. Застеснялась. Михель записал ее телефон и дал ей свою визитку. Михель попытался было дать ей денег «на лечение» — но она сделала вид, что не поняла, и он, сконфузившись, в свою очередь сделал вид, что просто протирает купюрой вспотевший лоб. Она совершенно простила его. Уж очень он был забавный.
— Представь себе стеклянную банку в виде цилиндра… Представил?
— Ага.
— Теперь представь, что в этом цилиндре помещен шар… тоже стеклянный. Представил?
— Ага.
— А еще в этот цилиндр вписан конус… Что такое конус, знаешь?
— Да. Вроде колпака.
— Так вот — объемы этих красивых фигур соотносятся как три к двум к одному. Понял?
— М-м-м… Да.
— А теперь представь, как обрадовался человек, впервые совершивший это открытие. Как впервые радуется всякий, кто это постигает… Это гармония. Мир гармоничен, он гармонично устроен. Возможно, мир сотворен математиком, а может быть, мир сотворен с помощью песни… Понимаешь? Математика так прочно связана с музыкой, что даже песню «В лесу родилась елочка» можно описать с помощью формулы… Понимаешь?
— А вы верите в Бога?
— А ты?
— А я — не знаю…
Молчание.
— Кстати, Саша… Твои коленки уже зажили? Как ты себя чувствуешь?
— Коленки? Ну да, уже корочкой покрылись и не болят… Ой.
— Что?
— А… откуда вы знаете про мои коленки?
Новое молчание. Мгновенное.
— Ты же мне говорил, что упал, когда был гололед.
— Точно говорил?
— А откуда тогда я знаю?
Пауза.
— Я не знаю, откуда вы знаете. Потому что я вам все-таки не говорил.
Смешок в трубке:
— Ну
На другой день позвонил Михель. Эмма почти не сомневалась, что он позвонит, и даже обрадовалась, услышав в трубке его чуть подернутое акцентом приветствие. Она снова успокоила его — все в порядке, она себя чувствует хорошо, никакого сотрясения у нее нет и не было, ссадины заживают. Он помолчал — и предложил ей пойти в субботу в ресторан «Кортес».
Она отказалась автоматически. Она почти испугалась, потому что вежливость вежливостью, и человеческое внимание делает Михелю честь, но вот ресторан «Кортес» в рамки сочувствия никак не вписывается. А потом ей стало обидно, что ей тридцать пять, а в ресторане «Кортес» она не была и, наверное, уже никогда не будет… К счастью, Михель повторил свое приглашение снова.
— …Вот вы говорите «красота, гармония»… А польза какая-то от этого есть?
— Конечно. Или тебе интересно, какая от красоты в этом мире польза?
— Нет… Вот, например… Вы говорите, что математика чуть ли не все на свете может… А вот что-нибудь такое, что всем людям полезно… Например, будущее предсказывать?
— А ты думаешь, что это всем людям полезно?
— Не знаю… Но математика может или нет?
— А что бы ты хотел узнать? Из будущего?
— Например, с каким счетом завтра наши с Германией сыграют.
— Продуют наши. Четыре-один.
— Да вы что! Не может быть!
— Ничего не поделаешь. Немцы сильнее. Чудес не бывает.
— Но с таким счетом — не может быть!
— Ну что ж, не может — так не может…
— Ростислав Викторович!
— Привет, Саша.
— Признайтесь — вы просто угадали счет?
— Ну конечно. Просто угадал.
— А… как?
— Повезло мне, вот и угадал.
Молчание.
— Ростислав Викторович, а может, вы меня сейчас обманываете?
— Господи, да в чем же?
— Может, вы не угадали вовсе, а математически предсказали?
— Может, и предсказал.
— Нет, я так не играю… Так угадали или предсказали?
— Много будешь знать…
— Ростислав Викторович! А в лотерею можете? Числа угадать?
— В лотерею не буду. Азартные игры… Знаешь, сколько народу погорело, лотерейные билеты по науке заполняя?
— Я ничего не буду заполнять! Тут розыгрыш будет через полчаса, я уже ничего не успею… Ради научного эксперимента — скажите, какие числа выпадут, а?
На другой день она позвонила Иришке. Та, как обычно, бурно обрадовалась, хотя поводов для веселья было не очень-то много: Игорешка лежал с тяжелым гриппом, а Офелию буквально позавчера дернул черт выяснять отношения с двумя ротвейлерами, в результате чего обе стороны изрядно пострадали.
— Послушай, — сказала Эмма, когда подробно обсуждены были и методы лечения Игорешки, и цены у разных ветеринаров, и наглость не в меру расплодившихся ротвейлеров. — А ваш репетитор… Игорек еще с ним занимается?