Год колючей проволоки
Шрифт:
Когда они вышли из больницы — гранатометы они спрятали, чтобы забрать их позже, автоматы и взрывчатку оставили при себе — над головами с рокотом пронеслись в плотном строю несколько светло-серых, юрких, чужих вертолетов, а потом, пройдя еще пару кварталов, и выйдя к ар-Зайтун, они увидели американскую бронетехнику. Это были не танки — американские бронемашины, угловатые, со скошенными боками, с длинными настороженно поднятыми скорострельными пушками они шли по опустевшей улице и по ним никто не стрелял. Ни один человек…
— В сторону! — скомандовал Аббас
Они метнулись в сторону, проворно, как тени — по правую руку от них был парк Заура, залегли там. Но американцы не обратили
— Бегом! За мной!
Дождавшись, пока пройдет американская бронеколонна, они побежали на север, прячась в парке. Выскочили к длинному и прямому как стрела проспекту 14 Июля — слева была Мечеть Саддама, где хранился написанный его кровью Коран, справа — железнодорожный вокзал Багдада. Проспект не был перекрыт даже баррикадами, основной поток машин с беженцами по нему уже прошел, и сейчас проскакивали последние, те кто до конца оставался в обреченной столице, ожидая чуда. Улицы города были полупусты, на вокзале царило оживление — интересно, ходят ли еще поезда…
Держась левее, они пошли на север. Их никто не преследовал, не пытался остановить, американцев в городе вообще почти не было кроме тех, которых они видели идущими к Монументу.
Ночью они прошли сквозь жидкое кольцо оцепления, которое зачем-то попытались выставить американцы — при этом они перекрыли дозорами только основные дороги, создать сплошное кольцо даже не пытались — и вышли из города…
Танк остановился, казалось — танкисты не могут понять, куда они попали и что им теперь делать. Местность здесь и впрямь была сложная, без единого нормального ориентира. Следом за ним, почти без интервала шла боевая машина пехоты, еще дальше — два грузовика. Замыкал колонну обычный, наскоро размалеванный в песчаный цвет Хаммер, с крупнокалиберным пулеметом даже без щита — тогда американцы еще не знали что к чему.
Взрывчатки у них было достаточно, чтобы вывести танк из строя — но не более того, у них нет кумулятивных зарядов, чтобы пробить броню. Боевая машина пехоты и внедорожник с пулеметом… одного внедорожника хватит на них на всех.
Танк снова сдвинулся вперед — и снова остановился.
Потом Хаммер резко сдвинулся вперед, вышел из колонны и занял лидирующую позицию, встав перед танком. Из него вышли два солдата с винтовками и зачем-то пошли вперед, странно топая по земле, будто они исполняли какой-то танец.
Мины?
Потом Аббас понял — они же просто пытаются понять, сможет ли проехать по дороге танк, не увязнет ли, не провалится ли…
Солдаты вернулись — и в чужом, тихо шепчущем двигателем танке, открылся люк и из него вылез на броню солдат в каких-то огромных, черных очках на пол-лица и стал перекрикиваться с солдатами, которые ходили вперед.
И тут Барзай, сын курдского народа, который предал Раиса целиком и полностью — этот Барзай вдруг встал в полный рост и шагнул к танку, размахиваясь. Американские солдаты, пораженные тем, что неизвестный человек оказался в нескольких шагах от них, не зная что предпринять промедлили — этого хватило. Барзай размахнулся — и маленькое яблочко осколочной гранаты полетело по простой, убийственной траектории, проскользнуло мимо солдата-танкиста, даже не попытавшегося его поймать или отбить — и с ювелирной точностью угодило в люк…
Взрыв был не слышен — только американцы опомнились, вскинули автоматы — и Барзай упал, он нашел в себе силы простоять несколько секунд под градом пуль, рвущих на куски его тело. А потом и они рухнули на землю под градом пуль федаинов, и наствольная граната, пущенная с одного из автоматов врезалась в уже разворачивающий ствол Хаммер… Аббас видел пулеметчика у пулемета на Хаммере, видел его удивленные мальчишеские глаза, как будто он сидел за компьютером и играл в компьютерную игру и вот только здесь и сейчас понял, что это совсем не игра, и его прямо сейчас будут убивать. А потом граната врезалась в борт Хаммера, и полыхнула, и сник раненый пулеметчик, а бронемашина, чуть сдав назад, развернула в их сторону ствол — загрохотала отбойным молотком скорострельная пушка, а вторя ей зачастил пулемет. Но они стреляли и стреляли со злобой и остервенением они всаживали пулю за пулей в американскую бронеколонну, а прикрытый броней американский водитель БМП просто стрелял и стрелял, даже не сообразив, что если он выйдет из колонны и просто пойдет на них — то он раздавит их гусеницами, а у федаинов будет нечем ему ответить, потому что на них на всех — ни одного гранатомета. Но он не додумался до такого — вместо этого он просто стрелял, и тропические заросли питаемые водой из многочисленных каналов Самарры снаряд за снарядом принимали ярость его пушки.
С противоположной стороны дороги в канаве занимали позиции уцелевшие американские солдаты, куда-то частыми, длинными очередями глушил пулемет. Но техника мешала им обстреливать федаинов, а федаинам техника: обездвиженный танк, горящий Хаммер и стреляющая непонятно куда БМП мешала достать оставшихся в живых американцев.
Схватив рюкзак со взрывчаткой, Аббас метнулся напрямую к американской бронемашине, прижался к проклепанной, прогретой солнцем броне — машина дрожала, словно предчувствуя судьбу. Согнувшись, он сделал шаг вперед… в этот момент в канаве, там где были его братья оглушительно бухнула граната… догадались! Он продвинулся вперед, забросил тяжелый рюкзак под гусеницы, и только тогда, когда забросил — увидел испуганные глаза американского морского пехотинца, возрастом не старше его и направленный на него ствол американского автомата. А потом шайтан, спрятанный в заброшенном под гусеницы бронемашины бени-эль-кальб рюкзаке вырвался на свет в ослепительной вспышке взрыва — и больше он уже ничего не помнил…
Первым, что он увидел, когда пришел в себя был свет. Ослепительно яркий — но в то же время от него странным образом не болели глаза. Он лежал на спине, а этот свет лился на него сверху, окутывая прозрачным ярким коконом и даря блаженство и покой. Он бы лежал так всю жизнь — но свет внезапно ушел, превратившись в желтый, засиженный мухами потолок. Он лежал на спине и смотрел в потолок, изучая каждую его трещинку, и у него возникало такое ощущение, что где то он уже видел эту карту неведомого мира. Потом вдруг он услышал шаги, рядом с собой и над ним возникло лицо, бородатое и до боли знакомое. Лицо было испещрено морщинами, а от левого глаза на полщеки шел шрам.
— Субхана-Ллаху, он открыл глаза!
И все снова пропало в спасительной черни беспамятства.
Примерно через месяц, Аббас в первый раз встал на ноги — неуверенно, чувствуя боль от каждого движения — но встал. Сделал шаг. Потом еще один.
Он был дома. Рядом были его мать, отец и брат. Сестры не было.
Выбор свой к тому времени он уже сделал.
Примерно через неделю после того, как он пришел в себя, отец привел в дом муллу. Этот мулла пришел в суннитское поселение совсем недавно, он пришел издалека, и раньше его здесь никто и никогда не видел.