Год Людоеда
Шрифт:
Убийца и сейчас уверенно провел захват, чтобы через миг резким движением сломать дряблую шею заказанного ему старика, но вдруг почувствовал, что за его локти уцепились крепкие, как гвозди, пальцы и потянули их вниз. Тотчас последовал неожиданно мощный удар локтем в печень. Хомут от свирепой боли согнулся. Старик тут же потянул его куда-то в сторону, высвободился из «хомута» и стал выворачивать по-прежнему сцепленные в замке руки душегуба на неведомый болевой прием. Тут же князь со всей силы дважды ударил каблуком по стопе Хомута, первым ударом травмировав стопу в подъеме, а вторым — раздробив суставы на пальцах. Потом старик с разворота ударил Хомута снизу
Огромный детина, теряя сознание, упал на колени и простер впереди себя руки, моля о пощаде. В это время Волосов ударил его локтем в висок. Хомут что-то промычал и, как тряпичная кукла, осел на скользкое от дождя, прогнившее покрытие моста. Умирая, охваченный неземным ужасом, Хомут уловил чью-то чужую, но почему-то приятную ему мысль…
В это время Волосов, который и раньше замечал этого рослого бугая с повадками профессионального убийцы, нагнулся, взвалил своего недавнего противника на плечи. Князь опрокинул труп на перила моста и собирался уже сбросить его в воду, как вдруг увидел буксир, затягивающий четыре шаланды с извлеченным со дна грунтом в сторону Невской губы. Эвальд Янович сделал оперативный расчет и столкнул тело с перил. Хомут, под шум работающего под мостом пароходного дизеля, рухнул в пропитанный мазутом и химией грунт, который беспечные судоводители, вопреки всем установкам, сбрасывали в первом же .подходящем месте невской акватории.
Волосов огляделся и, несмотря на отсутствие свидетелей, почувствовал в душе какой-то тревожный осадок. Он не ведал того, что некий мужчина в брезентовой, пропахшей дымом плащ-палатке, напоминавший рыбака, имевший на вид от тридцати до пятидесяти лет и получивший недавно то же предложение, что и неудачливый Хомут, очень внимательно следил за каждым движением обоих противников. Этот мужчина, носивший кличку Скунс, называл себя в разные периоды жизни Львом или Алексеем, потому что настоящее его имя — Константин — почти истерлось из людской памяти. Сейчас он думал о том, что не встречал ранее подобной техники освобождения от удушающего захвата, освободиться от которого вообще крайне сложно, но не настолько, как выполнить заказ, который не отработал Хомут и который никогда не будет отрабатывать Скунс.
Алексей следил за сценой на мосту через линзы оптического прицела, готовый при первом же промахе князя избавить его от общества Хомута.
Глава 41. Кошмар в больничном морге
Подвал и первый этаж сталинского дома, фасадом нацеленного на сквер около метро «Ломоносовская», ребята называли «гостиницей». Раньше, когда в здании находилось заводское общежитие, на первом этаже был Красный уголок, спортзал и другие вторичные признаки социализма. Когда предприятие разорилось и распалось на ООО, ЗАО и другие буквы, беззаботно вызревшие в теле еще недавно знаменитого оборонного завода, общежитие содержать стало не по средствам, и от него отказались.
Большинство жителей многоквартирного дома составляли люди, приехавшие в Ленинград за лучшей долей из разных пределов Советского Союза. Ради прописки и жилья они потратили свои лучшие годы на работу в цехах завода или в иных смежных службах. За последние десять фантасмагорических лет они «вернулись» в Петербург, потеряли работу и уже не могли рассчитывать на получение бесплатного жилья.
Те, кто был прописан, равно как и те, кто неформально проживал в добротном шестиэтажном доме, не проявляли особого желания покидать свои норы. Время от времени в доме разгорались жилищные страсти, но на потенциал первого, нежилого, этажа, ввиду его труднодоступности они покуда не дошли. Дело в том, что на жилые этажи был отдельный вход, а двери на первый этаж вели из подвала, который из-за нарушения работы водопровода и канализации оказался затоплен. Немногими, кто не брезговал вонью и нечистотами и рисковал пробраться на первый этаж, были дети.
Существовал еще один путь в «гостиницу» — через мусоропровод. В свое время администрация общежития хвасталась тем, что столь удобную и выгодную систему ей удалось установить еще в начале восьмидесятых. Теперь же, когда взрослые обитатели изнемогали от битвы за бесценные метры, а коммунальные службы дома частично или полностью были парализованы, замер и мусоропровод. Должность дворника исчезла вместе с остальным штатом общежития, ранее содержащимся заводом. Мусорщики Спецтранса, не получая денег, приостановили свои услуги. Жители, уже год обсуждавшие проблемы самоуправления, никак не могли прийти хотя бы к той степени согласия, которая позволила бы им организовать удаление отходов. Однако, несмотря на полную нерешенность мусорной проблемы, жители упорно продолжали валить отходы в объемные трубы.
Когда мусор переполнил предназначенные для него накопители, то пополз к выходу, освобожденному от дверей после ухода домовой администрации, а далее низвергнулся во двор. Таким образом, около пяти мусоропроводов образовались целые свалки. Это привлекало бездомный и безработный люд, животных, птиц, а особенно — крыс, которые прогрызли в зловонном конгломерате хитроумные лабиринты.
Дети, живущие в «гостинице», использовали мусоропровод как аттракцион и рискованный путь для попадания в подвал.
На первом этаже от прежних хозяев осталась масса полезных и просто забавных вещей. Здесь имелись столы, стулья, шкафы, книги, посуда, бюсты Ленина и других вождей и знаменитостей, плакаты, бумажные цветы и кипы бухгалтерских бланков. Безусловным чемпионом по своей роскошной никчемности стал установленный на сцене Красного уголка рояль, на чьих разбитых клавишах ребята вдоволь отводили душу.
Для сна дети натаскали в «гостиницу» помоечных матрасов, одеял, пальто — всего, на чем можно лежать или чем можно укрыться. Сами «лежбища» они устроили на сцене, поскольку здесь им было теплее.
Любка была одним из открывателей и завсегдатаев гостиницы. Она и сейчас хотела добраться до бывшей общаги, в которой проводила когда-то целые недели, обкуриваясь с ребятами «травой», а в тяжелые дни не брезгуя даже «Моментом».
Хотя Люба всего лишь сидела на разбитой урне, ей сейчас казалось, что она превратилась в сочного рогатого слизня и медленно ползет по лезвию бритвы. Самое неприятное состояло в том, что слизень каким-то образом оставался одновременно и девочкой, поэтому Бросова чувствовала, что должна вроде бы бояться порезать свое склизкое тело, но в то же время страх не возникал — ей была безразлична собственная судьба: будь что будет!..
После того как Сашка посадил ее к себе в машину и они поболтали, парень угостил ее «маркой», а когда Проводница заторчала, остановил тачку и стал ее лапать. Бросовой сделалось противно — неужели все хотят от нее только одного?
Девочка оттолкнула Кумирова и даже, кажется, дала ему по харе. Сашка открыл дверь и выпихнул ее из машины. Любка пошла неизвестно куда. Через несколько шагов она узнала очертания «гостиницы», но, обалдевшая от недосыпа и «марки», села на урну…