Год Ворона
Шрифт:
Уровень воды поднимается, а с берега за катером наблюдает классическая старорежимная вохра - хмырь в советской еще афганке, подкашивающийся от тяжести ободранного СКСа. Смотрит хмуро, делает шаг навстречу. Гадом буду, сейчас начнет проводить инструктаж по поводу запрета на все виды съемки на стратегическом объекте.
Не дав старому рта раскрыть выпаливаю - громким ментовским тоном:
– МП-Р 242 давно проходил? Докладывайте!
Петрович застывает в положении "челюсть офф", зато вохра реагирует ностальгически бодро:
– Дык отшлюзовался часа полтора назад, товарищ ?..
– ...
Ныряю рукой под ветровку, словно собираюсь извлечь удостоверение. Эта клоунская реприза продумана по дороге и мысленно отрепетирована в деталях, так что продолжаю уверенно и без малейшей задержки.
– Со мной Джек Беркович, Интерпол!
Осторожно, но крепко бью Жужика локтем в бок и шепчу:
– Паспорт покажи, басурманин!
Мальчишка, краснея до кончиков лопоухих ушей, извлекает из кармана свою синюю орласто-полосастую паспортину и предъявляет вохровцу как учили, в развернутом виде.
Старый хмырь тихо охреневает и пытается отдать честь, не выпуская оружие. Получается это у него предельно фигово - врет пословица, пропить можно и мастерство. Но это сейчас не важно. Важно то, что ошалевший дедок поверил, что я большой начальник и забыл потребовать мою ксиву.
– Фамилия? Звание?
– Филеев!
– бодро рапортует дедушка с карабином.
– Майор в отставке.
– Сколько там было народу?
– Помимо команды - человек не меньше шести. Все этой, как ее ... кавказской национальности, вот! Но Нефедов, это наш сержант из водной, у них бумаги проверил. Вроде бы все нормально.
А ведь, похоже, и вправду дед из тех еще органов. Глаза слезятся, но все, что нужно - видят. Не удивлюсь, если он, поднатужившись и приняв полста наркомовских под огурчик, выдаст вполне рабочие словесные портреты боевиков... Но это сейчас неважно, нет времени... Осмыслив услышанное, тут же вещаю дальше:
– Совместная операция!
– стараюсь говорить громко, но не орать, у таких старичков-боровичков слух не хуже зрения, фальшивый надрыв уловит - все пропало.
– Командуй, дед, чтобы скорее нас выпускали, а сам быстро звони на пульт, пусть на дежурного по городу выходят! На "Волго-Доне" две тонны кокаина везут! Прямо мимо Кремля! Понимаешь старый, чем это пахнет, и сколько погон слетит?!
Я все-таки прокололся, выпалил про две тонны на одном дыхании, и только потом сообразил - перебор. Но тут повезло, старая вохра услышала слово "кокаин", а остальное, похоже, пропустила мимо ушей - кивает так, будто перехватывание барж с двумя тоннами наркоты для него такое же привычное дело, как и утренние сто грамм.
Чуть не свалившись в воду, старик делает поворот кругом и бодро ковыляет в сторону своего "опорного пункта".
Ну что же, вот и славно, оповещение мы, как могли, запустили. Теперь нужно избавиться от балласта в лице мирного населения, и можно, как говорят киношники, переходить к финалу ...
А ведь похоже, что Петрович и Гриша в "майора Догонаева из ФСКН" и "Джека Берковича из Интерпола" поверили окончательно и бесповоротно. Хорошо я роль отыграл, Станиславский нервно курит в сторонке. Оба стоят, будто проглотили по рельсе, и поедают глазами меня и Жужика, наливаясь весомым
Сунув в натруженные ладони речных волков по заранее приготовленной пачке, говорю, указывая на пирс:
– Ну что, мужики. Дальше мы уж тут сами.
– Да понятно, что сами, - хмуро отвечает Петрович.
– Не слепые поди, видели, что вы в каюту три сумки всяких шпалеров затащили.
Экипаж покидает катер. Перед тем, как спрыгнуть с борта, Иван Петрович, чуть помедлив, словно решившись на непростой шаг, вручает мне свою военно-морскую фуражку. Надеваю головной убор, привычным движением проверяю соосность краба. И, совершенно непроизвольно, на чистом спинномозговом рефлексе, отдаю честь старому моряку. Вот же мать твою, так и не успел поинтересоваться, на чем ходил и в каком звании уволился кэп ...
Петрович вздрагивает и порывается ответить, но вспомнив о пустой голове просто принимает стойку "смирно". Запускаю движок и направляю нос в сторону раскрывающихся ворот. Речники не уходят, пока катер, повинуясь моим осторожным командам, не выскальзывает на оперативный простор...
– Зачем ты им сказал про кокэйн?
– спрашивает Беркович.
– Ведь информация про ядерный терроризм намного важнее!
– Ну да, - отвечаю.
– Настолько важнее, что любой мент в районной дежурке ее и в журнале не зафиксирует.
Жужик явно ничего не понимает. Объясняю чуть подробнее:
– Им таких шизов-"террористов" за сутки человек по десять звонит. Кто с атомными бомбами, кто с инопланетянами. А вот наркота - дело привычное и всегда на контроле. Да еще Интерпол. Поверят - не поверят, а наверх обязательно доложат. И баржу непременно досмотрят, хотя бы для галочки в отчетности.
Чем закончится такой "формальный досмотр" для ничего не подозревающих речных патрулей, предпочитаю оставить за скобками. Дед сказал - там минимум пять нохчей, а у каждого, падлой буду, не меньше, чем по калашу... Но шум и стрельба - это именно то, что нам сейчас и нужно. Чем больше сбежится к реке народу, тем больше шансов, что тот, кто везет под гранитом двадцатикилотонную дуру, убедившись, что не сможет свалить по-тихому, решит сдаться, чтобы сохранить свою драгоценную мусульманскую жизнь. Мораторий на смертную казнь - лучший подарок России международному терроризму...
Почему я так думаю? По ряду причин. Операцию задумал и провел человек очень умный, амбициозный, обладающий большими возможностями. А для такого сам взрыв - средство, никак не цель. Потому в смертника он играть явно не собирается. Почему я считаю, что он на барже? В ближайшие лет сто еще одну неучтенную бомбу бородатым светит заполучить, как от мертвого хера уши. Стало быть, прав на ошибку их главный не имеет физически. А любой серьезный руководитель отлично знает - если хочешь, чтобы все было сделано хорошо, делай сам. Потому уйдет он с баржи не раньше, чем убедится, что запущен механизм подрыва. Это, конечно, при том условии, что он в принципе собрался её взрывать ...