Годы прострации
Шрифт:
— Простата — это как Банк Англии, только в ней не деньги лежат, а сперма, понял?
— Понял, — покраснел Гленн.
Для солдата он невероятно стеснительный.
— Так вот почему говорят «банк спермы», — протянул Гленн. — А я-то думал…
Я отправился к родителям позвать их отметить с нами помолвку Гленна. Они спали — отец в инвалидной коляске, мать в кресле у камина. Оба выглядели такими старыми и дряхлыми, и я подумал, каково мне будет, когда их не станет. Бретт в трусах и майке лежал на кровати в гостевой комнате и курил.
— Не пора ли одеться? — спросил я.
— Мне нечего надеть, — ответил Бретт, — все
Действительно, мусорная корзина в углу комнаты была битком набита белыми хлопчатобумажными рубашками. Я вынул их и пересчитал. Ровно десять.
— Но нельзя же такое выбрасывать, — сказал я, — их всего лишь нужно постирать в горячей воде.
— На бирже никто не стирает рубашки, — возразил Бретт. — Мы покупаем их сразу упаковками по десять штук и в конце дня выкидываем.
Я сгреб рубашки, сунул их в стиральную машину, установил температуру в шестьдесят градусов, положил таблетку «Ариэля» в отделение для моющего средства и запустил стирку. Потом я вернулся в комнату Бретта поинтересоваться его дальнейшими планами.
— Я не могу здесь оставаться, — сказал Бретт, — у них даже «Блумберга» [68] нет.
Понедельник, 7 января
Прием у доктора Рубик.
68
«Блумберг» — международный телеканал, специализирующийся на финансовых и деловых новостях.
На ней был ярко-красный кардиган. Я заметил доктору, что кардиган ей очень к лицу.
— Муж подарил на Рождество, хотя не очень понимаю, с какой стати, ведь он знает, что я ношу только черное, серое и белое, — пояснила она и перешла к результатам моих анализов. — САП более десяти, — сообщила врач и добавила: — Что вызывает некоторую тревогу.
Я почувствовал, как вся кровь, что есть в моем теле, прилила к ногам.
— То есть я вернулся к тому, с чего начал, — уточнил я.
— Это определенно регресс, — согласилась доктор, — но не забывайте, оптимального результата в нашем деле сразу не достигнешь. И вы — не исключение. Достаточно высокому проценту мужчин с раком простаты требуется несколько разновидностей лечения, прежде чем мы скажем «все чисто».
Я рассказал ей о новых симптомах.
— Это нормально, — кивнула доктор и принялась перечислять различные «пути, по которым мы можем двигаться».
А я думал про себя: «Нет, доктор Рубик, по этому пути мы двигаться не будем, на этой дороге всего одна колея, и я потащусь по ней один. А вы только помашете мне вслед».
Выйдя из кабинета, я сообразил, что толком не слушал доктора и не запомнил, какое же лечение она теперь предлагает. Отправился в отделение лучевой терапии повидать Салли, но над дверью горела лампочка, означавшая, что в данный момент Салли наводит смертоносные лучи на другого бедолагу. В итоге я спустился вниз, где меня дожидалась мать. Она спросила, как все прошло. Я неопределенно хмыкнул и заставил себя улыбнуться. Не хотел сообщать ей плохие новости, пока она не довезет нас в целости и сохранности до дома.
Когда мать затормозила у свинарников, я выпалил: лучевая терапия не вылечила мой рак.
— Что с твоей матерью? — спросил он.
Я рассказал ему о визите к доктору Рубик.
— Бедная Полин, — огорчился отец. — Помоги ей выбраться из машины, Ади. — Затем он принялся лупить себя кулаками по ляжкам и кричать: — Подавай в суд на чертову государственную медицину. Они явно облажались!
С целью прекратить дальнейшее самобичевание родителей я пошел к себе, от души надеясь, что они за мной не последуют. Мне хотелось побыть немного в тишине, а потом позвонить Георгине, но мать с отцом не желали оставлять меня одного.
— Они делают пересадку простаты? — спросил отец. — Потому как, если делают, можно взять мою, сынок.
— Надо было привязать кристалл к мошонке, — хлюпая носом, сказала мать. — Вреда от этого никакого, а ведь могло бы и помочь.
В конце концов я уговорил их отправиться домой и позвонил жене.
Трубку она взяла сразу:
— Адриан! Что тебе сказали?
— Мой рак «не совсем излечен», — ответил я.
— Что значит «не совсем излечен»? — недоуменно спросила Георгина. — Это все равно что сказать «я не совсем беременна». Тебя либо вылечили, либо нет.
— Нет.
Я услыхал, как она говорит Фэрфакс-Лисетту: «Хьюго, мне надо домой».
И услыхал, как он просит: «Может, мы сначала закончим…»
— Нет, — повысила голос Георгина, — мне надо домой!
Фэрфакс-Лисетт привез ее на своем «ленд-ровере». Я смотрел, как он ползет по нашей подъездной дорожке, с преувеличенной тщательностью огибая ямы. Наверное, подумал я, сравнивает нашу дорожку со своей, на которой каждое утро разравнивают гравий. Но возможно, я возвожу на него напраслину. Остановив внедорожник, Фэрфакс-Лисетт вышел и открыл дверцу для Георгины. Они обменялись парой слов, он положил ей руку на плечо, и лишь затем Георгина побежала домой, чтобы упасть в мои объятия.
Бывали у меня дни и поудачнее. Мы пытались подбодрить друг друга — разожгли в гостиной камин с помощью зажигалок и растопки. Георгина сходила за дровами, но они отсырели, и огонь скоро погас. Потом вместе отправились за Грейси в школу. И я заметил, что мы оба стараемся не глядеть в сторону кладбища.
По дороге домой Грейси рта не закрывала — ее увлекла тема снежинок. Она поведала нам, что на свете миллионы, миллионы и миллионы снежинок и ни одна в точности не похожа на другую. После ужина я смотрел телевизор, но ничего не видел и не слышал. Спать лег рано. Георгина составила мне компанию, и мы лежали, обнимая друг друга, пока не заснули.
Февраль
Четверг, 14 февраля
Наверное, надо было самому позаботиться о подарке для Георгины на Валентинов день. Но, поскольку самостоятельно ходить по магазинам я сейчас не могу, пришлось попросить мать, отправлявшуюся в город, купить что-нибудь для моей жены. Мать вернулась с бумажной сумкой туалетных принадлежностей, приобретенных на крытом рынке.
— Это набор от «Шанель», — сказала она, вручая мне сумку, — но мне продали его всего за семь девяносто девять.