Годы в Вольфенбюттеле. Жизнь Жан-Поля Фридриха Рихтера
Шрифт:
В этом он, правда, ошибся. Хотя в том же году вышли «Вильгельм Мейстер» Гёте и «Вильям Ловель» Тика, «Геспер» стал самой модной книгой года, а автор сразу прославился. Эта смесь бюргерских добродетелей, сентиментальности, острой общественной критики и революционного духа так точно задела нерв времени, что образованные круги Германии узнали здесь себя — или, вернее, себя такими, какими они видят себя в мечтах. Резонанс, вызванный «Геспером», можно сравнить с резонансом «Вертера». И Жан-Поль, подобно Гёте, никогда не сможет повторить этого успеха: он напишет книги более сильные, но тем не менее такого восхищения уже не вызовет.
Многие соглашаются теперь с мнением Морица, что «Незримая ложа» «еще выше Гёте». Старые и новые друзья в восторге. Поклонники засыпают автора «Геспера» письмами и одолевают визитами. Дамы боготворят его и наперебой приглашают
Разумеется, читать «Геспера» и тогда было нелегко, и в словах восторга все же часто слышится упрек, что автор чрезмерно и без нужды мешает насладиться книгой. Каролина Гердер жалуется, что изумительные подробности не сливаются в одно целое и вся эта «тысяча чувств» мешала ей читать. Более «слабая восприимчивость» читателя не берется в расчет, замечает один знакомый из Байройта и советует автору «повесить свои миниатюры на такой высоте, чтобы они были доступны обычному глазу». И когда Фуке в автобиографии восторгается «Геспером», он не забывает упомянуть об очень «утомительных» усилиях, которые понадобились, чтобы «более или менее овладеть ключом к этим магическим воротам».
При жизни Жан-Поля роман вышел тремя изданиями, но и потом его влияние не прекратилось. От него были в восторге не только Фуке, Гауф и Эйхендорф, но и Штифтер, Келлер и Раабе. В 1838 году Александр Герцен писал своей невесте: «Любовь наша описана, чистая, святая, в его „Утренней звезде“, — чудо, чудо…» — вот пример, один из многих, что восторг вызывала любовная, а не политическая сторона романа. А примерно в 1900 году Стефан Георге снова открыл почти забытого Жан-Поля — как «лирика», использовав для своей антологии главным образом «Геспера».
Как случается и сегодня, профессиональная критика не способствовала этому успеху. Только три из существовавших тогда журналов дали рецензии на первое издание, и ни в одной из них не было намека, что этот роман поставил неизвестного автора во главе немецкой прозы. Книгге в «Нойе альгемайне библиотек» не отказывает автору в остроумии, знании жизни и людей, фантазии, искренности чувств, но наряду с «чистой прозой» находит в нем также «вычурную высокопарность» и «водянистую болтливость»; сегодняшний читатель согласится, что основания для этого есть, но Книгге не почувствовал величия целого. Не почувствовал этого и Фридрих Якобс в йенской «Альгемайне литератур цайтунг», хотя он все же был более справедлив к роману как в похвале, так и в порицании, когда выспренним наукообразным языком писал: «При этом мы, однако, не можем скрыть, что все эти описания кажутся нам чересчур претенциозными, а выражение высоких чувств и растроганности чересчур нарочитым, надуманным… Но в общем при чтении этой книги часто напрашивалась картина леса, где нужно только осторожно вырубить пышные кусты, заслоняющие прекраснейшие деревья и виды, чтобы обратить его в романтический сад… Возможно, эта пышность в несущественном главным образом и повинна в том, что многие из действующих персонажей проходят, как тени в волшебном фонаре, показываясь лишь одной стороной; что очертания часто колеблются и что целое погружено в некий сумрак, что, правда, очень благоприятствует лирическому воздействию целого, но наносит ущерб наглядности, которой можно ожидать и требовать от прагматического произведения. Вдобавок кажется, что иной отросток не пробивается через пышные заросли юмора, а намеренно, словно
Третья, анонимная рецензия в «Нойе нюрнбергише гелертен цайтунг» — это наглость, оправдывающая войну, которую Жан-Поль всю жизнь вел против критиков. Аноним, правда, признается, что прочитал всего лишь девяносто страниц, и тем не менее бесцеремонно высказывает суждения, которые затем подытоживает следующим образом: «Некоторые удачные места свидетельствуют о том, что соч. обладает талантом, чтобы создать что-то лучшее, но прежде он должен изучить природу, научиться рисовать и воплощать характеры, избавиться от авантюрности и дикости, столь несвойственных хорошему вкусу, и от причудливости и претенциозности своей манеры».
К счастью, у соч. Жан-Поля было достаточно уверенности в себе, чтобы противостоять такой литературной критике, достаточно почитателей и почитательниц, чьи оценки подтверждали его место в литературе. Одна из женщин, пославшая ему восхищенное письмо, упоминается во всех историях немецкой литературы, хотя вклад ее в литературу незначителен. Она играла роль в жизни Шиллера и Гёльдерлина, теперь она намерена занять место и в жизни Жан-Поля. Она происходит из тюрингской знати, на два года старше Рихтера, несчастлива в браке, мать троих детей, живет в Веймаре. Зовут ее Шарлотта фон Кальб. В феврале 1796 года она пишет автору «Геспера» восторженное письмо, которое он воспринимает как приглашение и которое, судя по развитию их отношений, так, вероятно, и было задумано. Прочитав слова о том, что Гердер его высоко ценит, а Виланд называет «нашим Йориком, нашим Рабле», обитатель Гофа решает осуществить свою мечту о поездке в Веймар. Веймар для него не только большой мир, это священный город немецкой интеллигенции, Рим и Мекка духа.
«Да, наступит новая эпоха, просияет свет, и человек пробудится от возвышенных сновидений и увидит их осуществленными, ибо он не потерял ничего, кроме сна», — говорится в видении будущего в «Геспере». Однако человечество еще далеко от этой эпохи: «еще не пробил двенадцатый час ночи; в небе еще парят ночные хищники, еще бродят призраки; еще кривляются мертвецы, а живые видят сны», но для одного живого, для Иоганна Пауля Фридриха Рихтера, сны стали явью, цель, к которой он стремился, голодая и трудясь, достигнута: Германия узнала его имя, Веймар призывает его.
«Когда я услышу и увижу высокое триединство трех великих мудрецов, равных которым не знал даже Восток, — пишет он в своем первом письме Шарлотте фон Кальб, отвечая лестью на лесть и подразумевая Гёте, Виланда и Гердера, — я едва ли не смогу слышать и видеть, ибо онемею от любви и восторга».
Это и произойдет через три месяца. Но он будет все видеть и слышать очень отчетливо. И не утратит дара речи.
20
СВЯЩЕННЫЙ ГОРОД
В Веймар он не свалился, как считал Шиллер, с луны; гораздо хуже: он пришел пешком.
Непогода однажды заставила его отложить путешествие до тех пор, пока новолуние не возвестит изменения. 9 июня 1796 года (через несколько дней после окончания «Зибенкеза») он чуть свет пускается в путь, как это снова и снова делают юноши в его романах. Как и в книгах, погода отвечает его настроению, она благоприятна, и друг провожает его за черту города. Вечером он прибывает в Шлейц, где хозяин считает, что бедный путник не достоин комнаты лучшей, чем самая большая, то есть общая, зато это обходится ему всего в восемнадцать грошей. Через Нойштадт на Орле и Кале он на следующий день достигает Йены: это почти восемьдесят километров за два дня. В четыре часа дня он пишет Отто короткое письмо, хвалит красоты Орланской земли и жалуется на мерзкое йенское пиво. В семь часов вечера он надеется быть в Веймаре. Он нанял карету экстренной почты, ибо опасается, как бы хозяин «Наследного принца» не отнесся к пешему путешественнику подобно хозяину в Шляйце. «Почтовые лошади… прибыли тотчас же и потащили мое радостно замирающее сердце в страстно желанный рай».