Годы в Вольфенбюттеле. Жизнь Жан-Поля Фридриха Рихтера

де Бройн Гюнтер

«Объявление войны» написано и опубликовано в 1809 году; к кому оно обращено — не сказано, но это ясно: к обеим сторонам. Люди, которые хвалят все, что закаляет, то есть войну («Высочайшее благо, конечное благо, заключено в мече», Кёрнер, 1813), и которые хотят истребить «французских паразитов» (Арндт, 1808) («Запрудите Рейн их трупами», Клейст, 1809), — эти люди живут главным образом в Пруссии. У них один аргумент: аргумент о «справедливой войне», которым Арндт, применяя это понятие, облегчает себе дело: в написанном в 1813 году «Катехизисе для немецких солдат и воинов, наставляющем, каким должен быть христианский воин и как ему во имя бога идти на битву» (в 1942 году «Катехизис» был вновь опубликован и распространялся полевой почтой) Арндт утверждал, что немцы обязаны воевать против французов не только потому, что так угодно богу, и «не только потому, что они хотят стать хозяевами вашей страны и ваших тел и душ, а потому, что они алчны, похотливы,

хищны и жестоки, потому, что они идут в бой не за право и свободу, а за добычу и прибыль». Жан-Поль не обходит этой сложнейшей проблемы, которая возникает перед всяким противником войны. Он признает, что бывают справедливые войны, то есть войны оборонительные и освободительные, но не согласен считать, что народ свободен, когда его держат в кабале собственные, а не иностранные властелины. Поэтому примером справедливой войны он считал бы, если бы «свободная Швейцария (которую Арндт хотел бы насильственно присоединить, как и Нидерланды, к своей Великой Германии) или татары напали на цивилизованную Европу», и сразу же (вопреки всем патриотическим упрощениям) говорит о возможном, хотя и труднодоказуемом, злоупотреблении понятием: нападение — лучшая защита.

К другой стороне — к Наполеону — обращено его предупреждение завоевателям: их «почти божественными правами» (Шеллинг) могут воспользоваться грабители с большой дороги, «их владения, порожденные и соединенные потоками крови», скоро распадаются на составные части. Он противопоставлял великим Александру и Карлу (под чьими именами в ту пору часто подразумевался Наполеон), которые приносили в жертву своим идеям страны и народы, Сократа, заплатившего за свою идею лишь собственной жизнью, «ибо распоряжаться чужой я не смею».

Эти точные слова поняты теми, кому они адресованы. Жан-Поль последователен в своем отвращении к захватчикам чужих стран. Когда ему (далеко не сразу) становится ясно, что и император один из них (после его вторжения в Россию в 1812 году), его многолетнее колебание между признанием и недоверием сменяется явной враждебностью. Так сбылось то, о чем он писал Якоби еще в 1806 году: «Ради человечества я охотно пожертвую всем германством; но когда окажется, что у них один и тот же враг, я отвращу свой взор от него».

То, как он это сделал, не вызывает антипатии. Он не подхватывает песен, проникнутых ненавистью, он не швыряет в поверженного яростными сатирами. Сочинение «Феб сменяет Марса на троне», написанное после поражения Наполеона и опубликованное в 1814 году, названо в подзаголовке «шутливой листовкой», и оно соответствует такому названию. Здесь одинаково прославляются «бравый ополченец» Фихте и сторонник Наполеона Иоганнес фон Мюллер (оба к этому времени уже скончались) — этот трактат так же исполнен надежды, как оба первых, только теперь Жан-Поль возлагает эти надежды не на Рейнский союз, созданный Наполеоном, а на новый союз князей — на Священный союз.

Многое можно зачесть в пользу Жан-Поля за то, что он всегда внушал немцам надежду на мир и духовную свободу. Жаль, что она всегда была тщетной.

35

ГЕРОИЧЕСКАЯ СМЕРТЬ

Когда в 1813 году волна национального восторга затопила всю Германию, она захватила и Жан-Поля. Сохраняя дистанцию по отношению к прусской военной партии, он все же выступил на ее стороне. Но это нельзя расценить просто как попытку приспособиться к новому соотношению сил.

Не при поражении Наполеона, а уже при вступлении его в Россию Жан-Поль отвратил «от него свой взор». Когда мнимый миротворец обернулся грабителем, борьба против него становится той освободительной борьбой, которую противник войны Жан-Поль признает справедливой. Статью, о которой здесь пойдет речь, он написал до того, как исход войны был решен. И Пруссия, ведущая войну, — это уже не старая Пруссия, а реформированная (хотя и покорившаяся наполеоновскому принуждению, но лишь наполовину). Сам Жан-Поль никогда не считал свою позицию оппортунистической: журнальные статьи, написанные во времена Наполеона, он после его падения издал без изменений, снабдив их лишь легкими извинениями в примечаниях. Правда, он не постеснялся после победы обращаться ко всем победителям с просьбой о пенсии, которую свергнутый Primas Рейнского союза больше не в состоянии выплачивать.

Упомянутая статья — мелочь, заслуживающая внимания историков литературы только как лишнее доказательство, что ни один автор не может достичь своей цели, если он вынужден при этом совершать насилие над собой. Но когда Жан-Поля неумеренно славят как противника войны, об этом досадном факте нельзя умолчать. Ибо Жан-Поль воспевает в этой статье героическую смерть. Проповеднику мира такая статья подходит мало или, точнее, подходит лишь отчасти: «Красота смерти в расцвете жизни и сон о поле боя». Характерно, что Жан-Поль включил ее не в собрание политических статей («Политические проповеди на великий пост в страстную неделю Германии», 1816), а в третий том всякой всячины «Осенняя

Блюмина», появившийся лишь в 1820 году. Здесь тоже нет речи о ненависти к французам или мести. Враг вообще не упоминается. (Таким образом, сочинение это может иметь интернациональное применение.) Как небо от земли, оно далеко от патриотического садизма Клейста или бодро-веселой бесчеловечной словесности лютцовцев (добровольческого корпуса интеллигенции в черных мундирах с черепами — тоже традиция!). Чтобы отчетливо показать это, процитируем здесь все еще восславляемого, но, к счастью, мало читаемого Теодора Кёрнера, причем стихотворение, написанное в те же дни, что и статья Рихтера.

ПЕСНЬ ОБ ОТМЩЕНИИ

Вперед, вперед! — на грохот барабана! Вперед! На грома весть! К немецким кулачищам неустанно Взывает злая месть! Вперед, вперед, в остервенелый танец! На саламандру — в бой! Рази ее, коли ее, повстанец, Яд и кинжал с тобой! Народные права? Мы их не знаем. Мы как в аду живем Права осквернены собачьим лаем, Предательством и злом! Убийцы мерзкие, за око — око! Нам клятву не забыть И, помня братьев преданных жестоко, Кровь, как водицу, пить! А ежели враги, визжа и бредя, К пощаде призовут, — Не поддавайся чувству милосердья, Верши суровый суд! Немецкой кровью станет враг постылый Бахвалиться — вранье! Они не сыновья отчизны милой, А дьяволы ее. О, счастье — саламандру-негодяя Своей рукой рассечь, Чтобы мозги, из раны вытекая, Марали темный меч! О, радость, от победы молодецкой, Когда враги во мгле Скулят, — копытом конским на немецкой Раздавлены земле! Нам в помощь Бог! Гори угрозой аду Звезды взошедшей свет! За трупом труп — мы возведем громаду, Которой выше нет. Потом сожжем их! — и, напрягши силы, Развеем над землей, Чтобы не лег в немецкие могилы Прах падали чужой! Перевод Т. Бек

Здесь дало себе волю упоение ненавистью и местью, особенно в Пруссии, которую Наполеон в наибольшей степени унизил и разграбил. Возможно, эти плохие стихи понадобились, чтобы подстегнуть прусских солдат; но потом их следовало сразу забыть. Однако этого не произошло. В результате дальнейшего развития Германии традицией стало не упоение свободой, которое воодушевило бы народ, а дурной вкус, жестокость и опасное соединение пруссачества и национализма — соединение, уже тогда отдававшее привкусом расизма.

Жан-Поль, который, как и многие другие, временно тоже поддался иллюзии, будто за свободу народа и национальное единство можно бороться под русскими, австрийскими и прусскими знаменами, выполнил свой патриотический долг на другой лад. Котте, в чьем «Дамском календаре» на 1814 год впервые появилась его статья, он неоднократно указывал на то, что она носит характер утешения. И в самом деле, в статье есть налет патетической напыщенности, свойственной извещениям о смерти, — она вошла тогда в моду и помогала потом во всех немецких войнах, вплоть до последней, золотить боль осиротевшей семьи. Если верить прусским газетам того времени, люди умирали «за отечество, немецкую свободу, национальную честь и нашего возлюбленного короля». После этого говорилось, например: «Столь ранняя утрата тяжка. Но нас утешает сознание, что и мы смогли отдать сына во имя великой святой цели. Мы глубоко чувствуем необходимость таких жертв». Жан-Поль однажды тоже составил для одной знакомой подобное извещение о смерти, завершающееся такими словами: «Мне не нужно соболезнования, ибо он умер смертью, достойной и его самого, и его отечества, и великой войны за свободу, а в моем сердце он не умрет никогда».