Голая правда
Шрифт:
— Вот здесь она обитает, — кивнул Будыка на серый покосившийся домик, боком прижавшийся к густым зарослям малины.
Они тронули калитку и вошли во двор. Во дворе здоровая девица с разлетевшимися соломенными волосами, сверкая молочной белизной тела из-под короткого блеклого халата, развешивала на веревке детские рубашки.
— Привет, Опалихина, — поздоровался Будыка. — Мы к тебе.
— Чего надо? — неприветливо отозвалась Маринка, сдувая с лица светлую прядь. Из-под пшеничных бровей блеснули светлые прозрачные
— Поговорить пришли. Вот товарищ к тебе приехал из самой что ни есть столицы, за жизнь твою бестолковую потолковать.
— Некогда мне, у меня суп на плите выкипает. Л тут еще вы с вашими разговорами. Если что надо, говори, а нет — проваливай, мне некогда.
— Вот что, гражданка, — авторитетно вступил в разговор Ильяшин. — Нам стало известно, что вы поддерживаете отношения с человеком, недавно бежавшим из мест заключения. Вы обязаны по закону информировать органы о месте пребывания этого человека, а иначе ответите по закону…
— Это кто вам такое на меня набрехал? — окрысилась Маринка.
— Вы узнаете этого человека? — Ильяшин сунул ей фотографию Жмурова.
Маринка, сощурив светлые глаза, всмотрелась в нее, а потом, ойкнув, удивленно уставилась на гостей:
— Да это же Альберт! Алик Топазов.
— Где он, вам известно? — напирал на нее Будыка.
Маринка посерьезнела, замкнулась и категорически сказала:
— Ничего я вам не скажу. А то еще засадите человека.
— Этот человек убил женщину, известную артистку, — жестко сказал Ильяшин. — Он сбежал из тюрьмы и с оружием скрывается от закона. Если не хотите здесь с нами разговаривать, пройдемте в отделение.
Он железной хваткой сжал мягкое предплечье Опалихиной.
— Ой, да что ж это такое! — запричитала она. — Как что, так сразу в отделение! Да я-то тут при чем! Да отпусти ты меня, вцепился, дьявол чернявый, синяки будут! Да отпусти ты, скажу, что знаю…
Ильяшин разжал пальцы. Опалихина растерла ладонью плечо и сморгнула прозрачную слезу.
— Ой, больно-то как… Я так и знала, что с ним не все в порядке. Говорила я ему, смотри, Алик, не обмани меня. Обманул…
Она села на табуретку, достала платок и высморкалась.
— Где ваш Алик сейчас?
— Откуда я знаю? — со злостью проговорила Опалихина. — Небось на югах персики жрет. А я его здесь жду…
— На каких югах? — встрепенулся Ильяшин.
— А я знаю? В Армавире, должно быть. Открытку я от него позавчера получила, пишет, что приехал, поселился у хозяйки, будет устраиваться на работу охранником…
— Покажите открытку.
Маринка сбегала в дом и принесла конверт. Пока он читал, Маринка с обидой рассказывала Будыке:
— Обещал жениться. Сколько здесь жил, все ко мне бегал. Я его сначала не пускала к себе, думала приглядеться, что за человек, может, пьяница какой или рэкетир. Нет, смотрю, нормальный мужик. Обещал Саньку усыновить…
Она всхлипнула, откинула упавшую на лоб прядь и продолжала:
— Говорил, хочу на юге жить, чтобы всего было вдоволь, фруктов, ягод. Я, говорил, первый поеду, осмотрюсь, на работу устроюсь, а потом тебя вызову. Ты дом продашь и с Санькой ко мне выедешь. Санька — это сын мой. А что, правда, что он человека убил, а?
— Возможно, — уклончиво ответил Ильяшин, пряча письмо. — Суд докажет.
— Ой-ой-ой! — завыла Маринка. — А я ему еще денег на дорогу дала! И мужнин костюм!
— Что ты врешь, — усмехнулся Будыка. — У тебя и мужа-то никогда не было!
— Как не было! — возмутилась Маринка. — Да я…
— Пошли отсюда, надо срочно сообщить в Москву, — оборвал ее Ильяшин и сказал Опалихиной: — Письмо мы изымаем. А если он еще вам напишет, информируйте органы внутренних дел.
Выходя из калитки, они еще долго слышали надрывные причитания расстроенной Маринки.
Глава 30
ТАИНСТВЕННЫЙ «ТРЕТИЙ»
Костырев вздрогнул от внезапно зазвеневшего телефонного звонка. Предчувствуя неприятности, он нахмурился.
— Есть, — коротко бросил он через несколько секунд и с озабоченным лицом положил трубку.
Пряча бумаги в стол, Костырев мрачно размышлял: «Начальство вызывает — будет головомойка…»
Генерал Осташов, сидевший во главе огромного, размером с баскетбольную площадку, стола, грозно нахмурил кустистые брови и вместо приветствия раздраженно пробасил:
— Ну что, допрыгался, Михаил! Мне уже с утра по поводу твоих костоломных методов работы министр звонил. Что ты себе думаешь? Это же не уголовник какой-нибудь, это артист! Личность, известная на всю страну, мировая знаменитость! А твои ребята на него так напирают, будто он обыкновенный рецидивист. Что прикажешь мне делать? Служебное расследование начинать?
— Не понимаю, это по поводу Кабакова, который проходит у нас по делу Шиловской?
— «По поводу», — передразнил его генерал. — Этот «повод» не только тебе, но и мне башку разнесет, если мы вовремя в сторону не отойдем! Ты соображаешь, чем это грозит?
— Чем конкретно он недоволен?
— Конкретно… Как будто не знаешь! Не твои ли ребята вчера его заперли в театре и допрашивали, пока у него не случился сердечный приступ! Не твои ли ребята его с самого утра донимают, требуя, чтобы он признался, что убил Шиловскую! — Генеральский бас гремел на весь огромный кабинет. — Михаил! Мне ли объяснять тебе, опытному оперативнику, как и кого нужно допрашивать! Я, конечно, понимаю, ребята молодые, горячие, результаты им немедленно подавай, но ты! Ты!.. Почему ты не направил к Кабакову кого-нибудь поопытнее? Почему?