Голая правда
Шрифт:
Жмуров не видел, как девушка, открыв его паспорт, увидела запоминающуюся фамилию и, чуть приподнявшись над стулом, растерянно посмотрела на невзрачного молодого человека, который со скучающим видом сидел около кабинки для междугородных переговоров.
Молодой человек, поймав ее взгляд, подобрался, пружинисто вскочил, подошел к Жмурову, стоявшему к нему спиной, и, ткнув ему в бок табельным оружием, официально сказал:
— Пройдемте, гражданин…
Жмуров, все еще натужно улыбаясь, медленно повернулся к нему, уже группируясь для удара и прыжка, но,
Жмурова доставили в Москву через три дня. Признавая заслуги старлея в розыске, Костырев сказал:
— Ну что, Костя, он твой. Отдаю его тебе. Допрашивай, делай с ним что хочешь, только добудь показания.
Костя был доволен. При встрече он гордо, сверху вниз, оглядел маленькую Анцупову и заметил:
— Ну все, дело Шиловской, считай, закрыто.
— С чего это вдруг? — удивилась Лиля.
— Завтра Жмурова допрашиваю, а на следующей неделе оформляем документы, и все, до суда.
— Ты думаешь, он так тебе и выложит все до последнего. Ему мокрое дело на себя вешать не захочется. И не рассчитывай.
— Не бойся, я его раскручу. Да я его характер вот как чувствую, ведь столько времени пас!
— Но у тебя же нет улик на него.
— Ну ты даешь! А пистолет! А перстень!
— Подумаешь, скажет, пистолет купил. И перстень. А Жало вообще в первый раз видит.
— А ворсинки от его рубашки на пеньюаре Шиловской! А отпечаток пальца на кухонной двери!
— Таких рубашек миллион штук. А отпечаток… Ну так он же там жил! Пришел встретиться с тещей.
И вообще, знаешь, как это называется? — прищурив синие глаза, так что они превратились в узкие щелочки, задорно сказала Анцупова. — Это значит повесить дело на невинного человека!
— Да уж конечно, невинный! Чуть не убил охранника в колонии, а туда же невинный! — иронически ухмыльнулся Ильяшин.
Они разошлись, взаимно недовольные друг другом. Ильяшин столько времени мечтал заполучить беглеца, и вот теперь, когда его цель достигнута, какая-то пигалица уверяет его, что он зря старался, и вообще Жмуров оказывается невинным агнцем, которого нехорошие милиционеры ведут на заклание.
«А вдруг он действительно не признается? — размышлял Ильяшин. — Конечно, это будет не так уж катастрофично, но как она будет надо мной хихикать! Слава Богу, Жмурова не нужно будет отпускать с извинениями. Даже если он не признается, то все равно поедет досиживать свой срок плюс три за побег, но какое это будет поражение для меня! А яее еще хотел на выходные пригласить в парк Горького на американские горки, а она…»
И Костя, раззадоренный низкой оценкой его успехов, ничего так не желал, как доказать заносчивой девчонке свое превосходство перед ней, маленькой сыщицей, неспособной взять на аркан такого крупного зверя, как особо опасный преступник Витек Жмуров.
Жмурова доставили на допрос августовским солнечным утром. Еще стояло лето, но недавние холода, внезапно хлынувшие на Среднерусскую равнину из полярных широт, уже опалили деревья арктическим дыханием, нанеся легкую желтизну на сочную зелень канадских кленов.
Ожидая, когда приведут Жмурова, Ильяшин планировал допрос. Сначала надо завести беседу о второстепенных вещах, о том, почему Жмуров оказался в Армавире, где скрывался, а потом уже перейти на его гастроли в Москве. В напряженных размышлениях Костя потирал лоб, поперек которого прорезалась глубокая вертикальная складка.
Набрасывая список вопросов, Ильяшин так глубоко ушел в себя, что, когда резкий звонок телефона грянул в тиши кабинета, он подпрыгнул на стуле, как внезапно разбуженный человек.
Звонил дежурный, капитан Любимов.
— Слушай, Ильяшин, тут к Костыреву какой-то человек прорывается. Говорит, что по делу Шиловской.
— Его вызывали?
— Говорит, нет.
— Репортер какой-нибудь. Если репортер, гони его в шею, а если нет… Сейчас некогда, пусть позвонит позже, лучше завтра. Костырев сейчас занят, а мне Жмурова привезут на допрос. Как его фамилия?
— Алтухов, что ли…
Досадливо морщась от того, что его отвлекают от дел праздношатающиеся посетители, Ильяшин вдруг забормотал, что-то усиленно припоминая: «Алтухов, Алтухов… Кто-то у нас проходил с такой фамилией… Не помню! — решительно остановился он и махнул рукой: — Бог с ним, потом всплывет».
Он опять сел за свой стол и стал набрасывать на бумаге план допроса. Несколько минут Ильяшин добросовестно писал, но какая-то назойливая мысль копошилась у него в подсознании. Он остановился, бросил ручку, достал список жильцов дома Шиловской. Но такой фамилии в списке не значилось.
«Ба! — он вдруг хлопнул себя по лбу. — Какой же я болван! Это он! И я его упустил!» Ильяшин стал звонить дежурному:
— Слышь, Любимов, не ушел еще Алтухов? — закричал он в телефонную трубку. Сердце его напряженно колотилось в груди, отдаваясь толчками в горле.
— Какой Алтухов? А, тот… Да ушел уж, минут десять прошло…
Расстроенный Ильяшин опустился на стул. Ну вот, опять невезуха! Надо же, рыбка сама плыла ему в руки, а он поленился поймать ее!
«Впрочем, зачем нам теперь этот неизвестный Алтухов, когда у нас есть Жмуров», — успокаивая себя, рассуждал Ильяшин.
Раздался отдаленный грохот шагов по коридору, и в кабинет ввели Жмурова. Он вошел с заложенными за спину руками, глядя угрюмыми глазами из-под нависших бровей. У Витька был вид ожесточившегося человека, ежесекундно готового к обороне. Впрочем, он немного отъелся на вольных хлебах и теперь мало напоминал того затравленного опасного зверя, вызывавшего подозрения всех постовых милиционеров. Ильяшин показался ему безусым пацаном, посаженным только для того, чтобы делать неприятности лично ему, Жмурову.