Голем в Голливуде
Шрифт:
– Что ж, вы его заполучили. Вернее, его голову. Точнее, я заполучила. В свой холодильник.
Дивия присела в книксене перед опешившим Джейкобом:
– Вуаля.
Земля Нод
В утро ее ухода отец вновь пытается отговорить Ашам:
– Тебе их не найти.
– Конечно – если сидеть сиднем.
Ева бормочет себе под нос.
– Наше место здесь. – Адам обводит рукой долину. – Нельзя уходить. Познание скрытого от тебя есть зло. Хуже нет греха.
– Думаешь? – спрашивает Ашам. – Могу назвать еще парочку грехов.
– Отец прав, – говорит Яффа. – Останься.
Ашам смотрит на убитую горем сестру. Золотистые волосы теперь как пакля, лицо в сизых прожилках. Она не желает снять вдовий наряд, не хочет работать, лишь день-деньской сидит на грязном полу и вяло ковыряет ладони.
Когда Каин и Нава бежали, бремя забот обрушилось на Ашам: натаскать воды, собрать хворост, раздобыть и сготовить пищу. Стиснув зубы, она работает, а Яффа знай себе голосит.
Где мой возлюбленный?
Кто отмстит за него?
Хочется ее встряхнуть.
Возлюбленный твой сгинул.
Отмщение на тебе.
Только надо прекратить вой.
Встать и действовать.
– Ты же не знаешь, каково на чужбине, – говорит Ашам сестре.
– В том-то и дело, – встревает Адам. – А если найдешь их? Скольких еще мне терять?
– Этого требует справедливость.
– Справедливость воздает Господь, не ты.
– Скажи это своему мертвому сыну.
Адам отвешивает ей пощечину.
В тишине Евино бормотанье – как вопль.
– Не уходи, – говорит Яффа. – Я не желаю ему зла.
– Что ж ты за упрямица? – вздыхает Адам. – Если уж прощает она, чего ты-то упорствуешь?
Вспомнив крик бесплотной души, Ашам отвечает:
– Ее там не было.
Поклажа ее мала. Запасные сандалии; шерстяная накидка и еще одна из кудели; фляжка; смертоубийственный камень.
Всё смастерил рукастый Каин.
Он сам снарядил ее в погоню.
Беглецам не обойтись без питьевой воды, и оттого, покинув родной уголок под сенью горы Раздумья, Ашам идет вверх по реке. На следующее утро добирается до крутой излучины – последнего рубежа их края. Дальше, сказал отец, запретная земля, о которой нельзя даже помыслить.
Ашам вспоминает далекий день, когда вместе с Каином смотрела на противоположный берег.
Как можно запретить думать?
Каин воспользуется суеверием.
На его месте она бы так и сделала.
Ашам переходит реку вброд.
Долина петляет, сужается и расстилается вновь. Обломанные лозы в потеках засохшего сока указывают дорогу, черные пятна кострищ – вехи пути беглецов. За спиной гора Раздумья испускает струйки дыма, съеживается, исчезает за горизонтом. Растительность впадает в буйство. Добрый лик земли становится равнодушным, а потом враждебно хмурится. Даже чрезмерно яркие полевые цветы выглядят зловеще. Странные звери смотрят в упор, безбоязненно. От далеких криков перехватывает дыхание. Дочиста обглоданные скелеты заставляют прибавить шагу.
В детстве Ашам пугали родительские рассказы о страшной судьбе всякого, кто забредет слишком далеко. Там невообразимая стужа и огненные реки – живьем опалишься, а кости твои обглодают дикие звери. В хватке кошмара она жалась к дрожавшей Яффе, и обе от страха плакали.
Утешал их Каин с его сердитой логикой.
Откуда им знать, если они там никогда не были?
Господь поведал.
Вы его слышали?
Нет, но…
Вас просто запугивают.
И я боюсь.
Чего? Зверей, огня или стужи?
Всего вместе.
Ладно. Давай по очереди. Во-первых, огонь и стужа опасны не только тебе, но зверям. Огонь и стужа ненавидят друг друга. Значит, в худшем случае тебе достанется что-нибудь одно, а не все разом. Говоришь, косточки обглодают? Да и плевать. Ты уже замерзла. Или сгорела. То есть ты мертвая и ничего не чувствуешь.
На этом аргументе Яффа зажимала руками уши и умоляла перестать. Ашам неудержимо хихикала.
Допустим, предки не врут, продолжал Каин. Хотя они врут. Но – допустим. Ты в безопасности, пока ты дома. Так они говорят? Ага. Ну вот. Не о чем беспокоиться. Всё, спите и хорош лягаться.
Он так долго был для нее кладезем ума, и оттого еще труднее понять его злодеяние. Часу не проходит, чтобы не вспомнилось его опухшее бездумное лицо.
Теперь он – кладезь кошмаров.
Гнев – плод, от которого куснешь, а он только больше. Гнев утоляет ее голод. Он – неумолчный барабанщик. Его ритм помогает идти, когда нет уже сил. Долгое восхождение к жертвеннику; всякий шаг священен. Она принесет брата в жертву небесам, спасет его, искупит его вину Акт милосердия и справедливости равно.
На двадцать шестой день она выходит из леса и видит невообразимую гору – вершина теряется в облаках.
Ашам плачет.
Потому что ужасно устала, а еще предстоит подъем.