Голем в Голливуде
Шрифт:
Однако в другой раз была начеку. Почувствовав дрожь и услышав рокот, завизжала, заметалась кругами. Скрыться негде, да и как бы она скрывалась?
Господь на нее прогневался.
В неизвестно какой день на горизонте возникает силуэт, который она сперва принимает за очередной мираж.
Однако образ не отступает, не растворяется, но растет и делается четче. Он отбрасывает длинную прямоугольную тень.
Одинокая стена. В трещинах, иссеченная ветром. Не плетеная, как стены родной хижины (на одно счастливое мгновенье вспоминается дом; вспоминаются родные), но стена из высохшей охряной глины, здешней бескрайней земли.
Будто по чьему-то приказу восставшая и замершая.
Ашам разглядывает соединительные швы, царапает глиняные кирпичи, набирая грязи под ногти.
На земле еще кирпичи. Что-то похожее на контур дома, три стены обвалились, если вообще стояли. Крыши нет. Как будто на полпути строитель передумал.
Симметрия. Изобретательность. Это работа Каина.
Почему же он бросил свою затею?
В полдень приходит ответ.
В тени стены Ашам задремала, но от сердитых толчков земли просыпается. Ей везет – она еще недвижима, когда стена гнется, колышется и разваливается на куски.
Дрожь стихает. Ашам убирает руки с головы и в туче мелкой глиняной пыли встает. Гора кирпичей огорченно вздыхает: эх, жалко, промазала.
Вздумай стена рухнуть в другую сторону, Ашам была бы мертва.
Строить в таком ненадежном месте – пустая затея. Каин это понял. И будет искать иное становище.
Кольнуло родство.
Родство разжигает память.
Память распаляет ненависть.
К вечеру сердце пылает гневом.
Через несколько месяцев Ашам находит вторую хижину.
Все это время она шла по прямой – спиною к закату. Потому что так поступил бы Каин. Стоит его вообразить, и проступают следы, и вновь сияет тропа.
Теперь с пути не сбиться.
Проходят дни. Чахлые рощицы оживляют монотонность равнины. Пробивается трава – сначала робко, потом увереннее, а потом кишит, как прожорливая саранча. Трава колючая и клейкая, одна холодит во рту, а другая шибко пахучая – вся исчешешься, если сдуру потрогаешь.
На светлом фоне травы хорошо видны черные пятна давних кострищ. Сияющая тропа приводит к скелету зверька – мясо дочиста состругано каменным ножом.
Видно, что поработала умелая рука.
В луговом раздолье земля не источает зловоние, не дымится и не дрожит. Тепло, журчат ручьи, сверкают озерца. Ашам наклоняется попить и видит кошмарное отражение: костистое лицо, обтянутое шелушащейся кожей, на голове проплешины.
Вторая хижина не удивляет. Ашам ее предчувствовала. В строительстве Каин заметно понаторел: три толстые стены, травяной тюфяк, штабель заготовленных кирпичей.
Много звериных костей, превращенных в непонятные инструменты. Ашам берет грозно заточенную кость длиной со свою руку и продолжает путь.
Третья и четвертая хижины еще искуснее и просторнее. Пятая – вообще нечто: не просто дом, но скопище построек вокруг одной главной.
Любопытно, что в строениях поменьше заметны уже знакомые следы обитания – шелуха злаков, костяные инструменты, зола, – но в главном здании нет ничего, кроме высокого, идеально гладкого глиняного столба.
Здесь случилось что-то важное. Совсем не в духе Каина выстроить нечто бесполезное.
И потом сбежать.
Стало быть, он знает, что Ашам идет следом.
Вечером она сидит у костра, в горсти ягоды. В лугах она опять на подножном корму.
Однако ужасно хочется мяса, и это ее пугает.
Ашам оборачивается и вдруг подле себя видит оковалок. Надо же.
Не мешкая, вгрызается в него. Что интересно, потрясающе свежее, невообразимо вкусное мясо не кончается – съеденные края тотчас вновь обрастают плотью. Вот-вот лопнет живот, но остановиться невозможно. Ашам замирает, лишь услышав, как кто-то окликает ее по имени. Поднимает взгляд и понимает, что в руках у нее не оковалок, а чья-то нога.
Она грызет ляжку Каина, криво приделанную к туловищу.
Взгляд брата ласков. Угощайся.
Ашам пробуждается. Подбородок и рот мокры. В яремной ямке засохшая лужица слюны.
Однажды вечером она чувствует, что бедру стало влажно. Ну вот, порезалась и даже не заметила. Ощупала – а рана-то глубокая, пульсирует кровью. Вон на траве длинный след из кровавых капель. От грязного покрывала Ашам отрывает лоскут и перевязывает рану.
Ткань быстро пропитывается кровью. Морщась от боли, Ашам присаживается на опушке, чтобы поправить повязку. Туго ее затягивает, хочет встать, но замирает.
Тут кто-то есть.
Шевелится в траве. Ашам кричит и бросает камень. Шевеленье прекращается.
Слышно тихое рычанье. Ему вторит другое.
Тишина.
Вновь зашевелились.
Ашам опять бросает камень. Трава колышется. Не испугались. Она промазала, а значит, не опасна.
Ашам встает. В одной руке заточенная кость-копье, другая зажимает рану.
Ждет.
Высунулись черные рыльца. Жадно принюхались.
Круглые морды в желтых пятнах. Вываленные языки. Идиотские ухмылки.
Сколько их? Четыре, пять, шесть, семь. Тощие, запаршивевшие. Ростом ей по пояс. Если б из-за ноги не скрючилась, высилась бы над ними великаншей.
Самый крупный вскинул рыло и заржал.
От бесовского смеха мороз по коже.
Теперь и вся свора зашлась в безумном реготе.
На пробу одна тварь атакует со спины. Ашам бьет копьем, но сильно промахивается. Хихикая, тварь ныряет в траву.
Остальные регочут.
Забавляются.
Будто говорят друг другу: Прошу, вы первый. Нет-нет, только после вас.