Голем в Голливуде
Шрифт:
– Прежде я тебя не видел, – говорит Енох. Тон его беззлобен. – Откуда ты?
– Издалека.
– Интересно.
Ашам улыбается, хоть ей не по себе.
– Можно воды? – просит она.
Енох встряхивает желтый цветок на шее. Раздается резкий звон.
В дверном проеме безмолвно возникает гологрудый страж.
– Принеси воды, пожалуйста, – говорит Енох. Страж исчезает.
Ашам не сводит глаз с цветка:
– Что это?
– Колокольчик, глупая.
– Никогда не видела.
– Как это?
– Вот
– В далеке?
– Да, в далеком далеке.
– Интересно, – говорит мальчик.
– Можно я попробую?
Енох снимает ремешок с шеи и отдает колокольчик. Ашам его встряхивает, но колокольчик отзывается глухо, ничего похожего на чистый пронзительный звон.
– Да не так. Вот, смотри. – Енох берет колокольчик за ушко и звонит. – Понятно?
В другом проеме возникает новый страж.
Мальчик хихикает и отдает колокольчик Ашам:
– Давай ты.
Она звонит.
Появляется третий гологрудый страж.
– И так всякий раз? – спрашивает Ашам.
– Ага. Попробуй – и увидишь.
По зову Ашам являются еще два стража. Один сталкивается с тем, кого послали за водой. Из сияющего сосуда выплескивается вода. Втроем они кидаются подтирать лужу. Мальчик смеется, хлопает в ладоши и приговаривает: «Еще, еще». Ашам послушно звонит в колокольчик. Собирается толпа стражей, кутерьма, опять проливается вода, а затем раздаются шаги, стражи жмутся к стене и замирают, услышав резкий сердитый голос:
– Ведь я предупреждал: будешь баловаться – отберу.
Он входит. Меховая накидка, в руке факел. Годы его изменили. Лицо осунулось и стало жестче, волосы длинные, но поредели, и заметен рубец, пересекающий лоб. Увидев шрам, Ашам коченеет.
– Это не я, – говорит Енох. – Она сама попросила.
Каин молчит.
– Верно, – говорит Ашам. Опять кружится голова, еще сильнее, чем прежде. Ашам вонзает ногти в ладонь. – Он не виноват.
– Оставьте нас, – приказывает Каин.
Стражи исчезают.
– И ты.
– Почему? – дуется Енох.
– Ступай.
Мальчик кривится, но уходит.
В зале мертвая тишина. Только память о колокольчике да треск факелов.
– Ты и собаку его украл, – говорит Ашам.
Каин усмехается.
– Ты устала. – Он подвигает табурет. – Присядь. Нет сил шевельнуться. Все тело необъяснимо звенит.
Дрожат коленки.
Факелы меркнут. Зал съеживается и кружится. Столько надо сказать.
Обморок.
Глава двадцатая
Долгое и запутанное дело Упыря отражало ход времени и развитие технологий.
В папках лежали черно-белые фотографии, цветные фотографии, а также распечатки оцифрованных. На расшифровки допросов и отчеты судмедэкспертов ушло столько бумаги, что лишь посадка приличного леса возместила бы изведенную
Самые ранние документы были отпечатаны на машинке или матричным принтером, из которого некие торопыги выдергивали листы, размазывая печать. Более поздняя слепая продукция лазерного принтера говорила о том, что в результате урезанного финансирования время ожидания нового картриджа бросало вызов советской очереди за хлебом.
Джейкоб насчитал двадцать три разных почерка; одни ключевые игроки лос-анджелесской полиции оставили всего лишь закорючку на полях, но была и парочка таких, кто плотно исписывал страницу за страницей.
Крупные буквы Хауи О’Коннора отражали его основательный подход к делу. Точно жернов, он перемалывал информацию, составлял списки, наносил на карту места убийств, вычерчивая географическую схему.
На допросах О’Коннор был жестковат и обрывал на полуслове тех, кто отклонялся от темы.
Джейкоб считал это главным пороком детектива. Смысл допроса в том, чтобы разговорить оппонента, а для этого самому надо заткнуться, и пускай мысль бродит где хочет. Хороший следователь подобен психиатру, молчание – его острейший инструмент.
«Гугл» выдал пару фотографий, но кто знает, тот ли это О’Коннор. Фамилия-то не редкая. Ни слова о скандале из-за сексуального домогательства. Инцидент спустили на тормозах либо вообще не предавали огласке. Нынче малый не успел бы застегнуть ширинку, как о нем уже писали бы в узбекских блогах.
Людвиг сказал, что О’Коннор – хороший коп. Похоже, дело Упыря не стало его звездным часом.
Видимо, нетерпение и лапанье свидетельницы – симптомы одной болезни: приличный человек под наркозом вечного кошмара утонул в бюрократии.
А может, это дело и довело его до ручки.
Джейкоб себя притормозил. Картина душевного состояния Хауарда О’Коннора ничего не скажет о девяти убийствах.
У жертв было мало общего – только молодость и приятная внешность. Они вращались в разных социальных кругах. Кэти Уэнзер и Лора Лессер захаживали в бар на углу Уилшир-бульвара и 26-й улицы, но все, от любовников до барменов, уверяли, что женщины не были знакомы друг с другом. После долгого наблюдения за баром О’Коннор списал их визиты на случайное совпадение.
Другое дело, манера убийств. Тут все одно к одному.
Все девять женщин жили одни, в квартирах на первом этаже или в одноэтажных домах, не оборудованных сигнализацией и значительно отстоявших от соседних зданий.
Никаких следов взлома.
Вполне понятно, отчего люди тогда так всполошились.
Чудовище легко проникает в твой дом, убивает тебя и исчезает.
По нынешним меркам это просто невероятно, однако вплоть до пятого убийства никто не додумался сравнить образцы спермы. Поначалу О’Коннор даже не рассматривал версию с двумя убийцами и спохватился отчаянно поздно.