Голем в Голливуде
Шрифт:
– Вот это пугается, если потрогать. – Он касается краешка листа.
Ашам изумленно смотрит на свернувшийся листок:
– Чего оно так?
– Не любит, когда его трогают, сразу прячется.
– Не будем его беспокоить.
– Это же растение, – говорит Енох. – Они ничего не чувствуют.
– Откуда ты знаешь?
– Папа сказал.
– Ты веришь всему, что он говорит?
– Конечно.
Ц,веты высажены аккуратными рядами и сгруппированы по оттенкам.
– В полях такого не увидишь, – сообщает Ашам.
– Ты очень интересная, – серьезно говорит мальчик.
Ашам смеется:
– Правда?
– Ну да. Интереснее всех, кого я знаю.
– Не мне судить.
– Точно-точно. И папа так говорит. Ты останешься с нами?
– С вами?..
Енох кивает:
– Стала бы моей мамой.
Сердце обрывается.
– Вот бы хорошо, – добавляет мальчик.
– А что с твоей настоящей мамой? Где она?
Енох молчит.
– Енох?
– Не знаю.
– Не знаешь, где мама?
– Смотри. – Мальчик показывает на синее пятнышко, порхающее в зелени. – Бабочка.
И убегает вперед.
Ежедневно прибывают новые поселенцы. Постоянный приток требует постоянного развития города, и Каин трудится дни напролет. Чаще всего он покидает дворец, когда Ашам еще спит. Но иногда она просыпается, спешит к окну и мельком видит хвост его свиты: десять воинов стучат древками копий о землю, повелевая встречным очистить дорогу.
Возможно, Енох прав и народ любит его отца. Если так, думает Ашам, зачем столько стражников? Спрашивает брата и получает ответ: уважение состоит из страха и любви поровну.
Титул и обязанности Каина не вполне ясны. Сам он называет себя по-всякому: главным созидателем, главой совета, казначеем, арбитром. Любят его или боятся, но определенно все от него зависят: он издает законы, собирает налоги, подавляет недовольство.
Без него долина погрузилась бы в хаос.
Ашам это понимает и держит себя в руках. Но всякий взгляд на Еноха пробуждает сомнения. И всякое зябкое утро, когда мальчик забирается к ней в постель и мягкой щечкой трется об ее щеку. Всякая ерундовина, которую он ей дарит. И всякий его глиняный домик, названный в ее честь. Всякий неспешный вечер у очага, когда они колют грецкие орехи и рассказывают сказки. И всякая его хворь, из-за которой она ночь напролет расхаживает по комнате. И всякий очередной вопрос, останется ли она с ними. И всякий ее вопрос о его матери, на который он не знает ответа.
Новый храм вознесется над восточным краем долины. При жизни Каина грандиозное предприятие не завершится. Похоже, говорит он, конец работам замаячит, лишь когда у внуков Еноха родятся внуки.
– Тогда какой смысл? – спрашивает Ашам.
– Строишь для будущего, – отвечает Каин.
Они сидят за длинным деревянным столом, где брат проводит советы. Ужинают вдвоем. Антам уже уложила Еноха.
«Будущее» – это что? Его наследники, которым послужит храм? Или увековеченье имени Каина?
Сам-то он различает эти цели?
Ашам спрашивает, где брат постиг секреты строительства.
Он режет баранину, сверху горкой накладывает чечевицу.
– Путем проб и ошибок.
Видимо, это он про свои первые глиняные хижины?
Каин жует и кивает:
– Они были несовершенны, поэтому я шел дальше.
– Ничто не совершенно.
– На сей раз будет совершенство.
– Ты в это веришь.
– Приходится, – говорит Каин. – Созидание есть акт веры.
– Я думала, ты неверующий.
– Я не верю в других.
Заносчивость его должна бы распалить в ней ярость. Но внутри гудит похоть. Слишком много выпито. Ашам отодвигает кубок с вином.
Каин это замечает:
– Не нравится? Я прикажу подать другое вино.
– Не хочется.
Каин пожимает плечами и разрезает мясо.
– Только скажи… Я обещал Еноху, что на следующей неделе возьму его на стройку. Если угодно, давай с нами. – Он перехватывает взгляд на свою тарелку. – Попробуешь?
– Спасибо, нет.
Каин ухмыляется и продолжает резать мясо:
– Ты не сможешь поститься вечно.
Ашам плывет в потоке затаенных мыслей.
– Я и не собираюсь.
– Ага! Что я говорил! Я знаю тебя лучше, чем ты сама. Когда знаменательный день? Велю приготовить что-нибудь особенное.
– Поживем – увидим.
– Чудесно, я не против помучиться ожиданием. – Каин подмигивает, отправляя кровавый треугольный кусок в рот, задумчиво жует и глотает. – Енох тебя очень любит. Мальчику трудно без женской ласки. Ему нужна мать.
– Ты никогда о ней не говоришь.
– Нечего говорить. Я уже все сказал. Умерла в родах. Я похоронил ее в лугах. Ты видела памятник.
Ашам кивает, вспоминая гладкий глиняный столб.
– Пожалуйста, больше о ней не спрашивай.
Ашам снова кивает, Каин возобновляет трапезу.
– Ну, что скажешь? – Голос его вновь светел. – Хочешь увидеть башню? Только обещай, что включишь воображение. Там лишь наметки.
– Обещаю, – говорит Ашам.
Дорога занимает добрую часть дня.
Под гул насекомых пробираются узкой лесной просекой. Каин и его свита идут пешком, пес демонстрирует, что не утратил былые навыки: убегает вперед и, возвратившись, лаем рапортует. Енох и Ашам едут в деревянном паланкине, который несут восемь по пояс голых слуг. С тех пор как Ашам узнала, что всех мужчин, поступивших на службу, в обуздание чрезмерной похоти кастрируют, ее от них воротит.
– Славный денек, – говорит Каин. – Теплый и ясный. А какой вид тебя ждет!
Каменные вехи извещают о длине пути: из двадцати к полудню миновали семь, и Ашам спрашивает, не разумнее ли строить ближе к городской окраине.