Голем в Голливуде
Шрифт:
– Засветло вернуться не успеем, – говорит Ашам.
– Я думал заночевать здесь. У меня тут своя комната.
– А где заночую я?
Каин поворачивается к ней:
– Со мной.
В ушах Ашам стучит кровь.
– Скажи что-нибудь, – просит Каин.
– Что сказать?
– «Да». Или «нет».
Молчание.
– Твой сын хочет, чтобы я стала ему матерью, – говорит Ашам.
Молчание.
– Решать тебе, – говорит Каин. – Я давно это понял. И объяснил Еноху.
– Он не слушает.
Каин отвечает не сразу:
– Хочет помочь.
– Я знаю.
Молчание.
– Я вправду ее любил. Наву, – говорит Каин.
Ашам кивает.
– Видимо, я не сумел объяснить, как было тяжело.
– Могу себе представить, – говорит она.
– Не можешь. У меня была любимая, и я ее потерял. Ты этого не знаешь.
– Знаю.
Каин сникает. В раскаянье – или страхе. За тем и другим он прежде не бывал замечен. И то и другое смягчит ее сердце.
– Ты когда-нибудь думаешь о нем? – спрашивает Ашам.
И тут Каин ее огорчает: выпрямляется, зеленые глаза сверкают, голос уверенный:
– Я думаю лишь о том, что могу изменить.
– Сильно сказано. А вот я помню все, хочу того или нет.
– Раньше он мне снился. – Под ветром волосы Каина шевелятся, точно змеи. – Но это все было очень давно. Сейчас пытаюсь вспомнить и… – Он смеется.
– Чего ты?
Каин качает головой:
– …И вижу овцу.
Ашам смотрит на него.
– Прости. Нехорошо сказал. Но я изменился. Все изменилось. Плохо, что так вышло. Но это прошлое, а я живу лишь настоящим. Я старался загладить вину. Ты же видишь – все, что имею, я отдаю моему народу.
– Народ – не семья.
– Семья. Все люди – одна семья. Этого и боялся отец. Потому он и не хотел нас отпускать. Я его недооценивал, признаю. Он знал. Он знал, что где-то есть другие народы, что мы найдем их, что мы поймем: все люди равны. И он понимал, что тогда мы не станем ему подчиняться.
– Мы подчинялись не ему, а Господу.
– А кто определял, что угодно Богу? Отец. Кто говорил нам, что и когда делать? Кто стращал карой за ослушание? Кто по своему усмотрению менял правила? Отец.
– Зачем ему лгать?
– Чтобы управлять нами. Этого хотят все люди. Власти.
– А ты, значит, особенный?
– Нет. Я такой же, как все. Я ничем не отличаюсь. Но есть мы. Человеческое семейство. Мы особы своим многоголосьем. Одни говорят за других. Иные говорят против. Этот гвалт и создает общность. Посмотри, что мы сумели построить. Это сделал не одиночка. Да, я взвалил на себя огромное бремя, но я полагаюсь на чужую помощь. Ты понимаешь меня? Люди выживают вместе. Нельзя быть одиноким. Никому. – Каин переводит дух. – Мне тоже. И моему сыну. Ему нужна мать. Ты. Ты нужна нам обоим. Я привез тебя сюда, чтобы ты увидела наше строительство. Я строю для тебя. Это памятник единству. Мы оба скитались, оба изведали одиночество, и мы – это всё, что у нас с тобой есть. Думаешь, меня не зазывали жениться? Всякий горожанин мечтает отдать за меня свою дочь. Я всем отказывал. Я ждал тебя. Каждый день смотрел на горизонт. Я выставил часовых на воротах и велел высматривать тебя. Я послал собаку найти тебя по запаху. Я до сих пор храню твою одежду. Я пронес ее с собой через горы и равнины. Когда силы оставляли меня, я прижимал ее к лицу и вспоминал тебя. Она хранит твой запах. Я велел псу отыскать тебя, и он тебя нашел. Я знал, что ты придешь. И уже не с ненавистью, но с любовью. Я полюбил тебя навеки и буду любить вечно.
Молчание.
– Вечность – долгий срок, – говорит Ашам.
Каин смеется, смех испуганный и визгливый:
– Видишь? Вот за что я тебя люблю. За твои речи. Я живу среди льстецов и лжецов. Ты же говоришь правду. Я хочу, чтобы каждый вечер дома меня ждала правда. Мне нужна ты. И Еноху ты нужна. Сделай это ради него. Нет, нет. Ради меня. Потому что ты меня любишь, я знаю, что любишь. Ты не станешь отрицать. Ты не посмеешь.
На краю башни Каин встает на колени:
– Скажи, что не любишь меня, и я брошусь вниз.
Молчание.
– Я люблю тебя, – говорит Ашам.
– Значит, «да». Ты станешь моей женой, как ты всегда хотела.
Ашам дрожит – ветер продувает накидку.
– Ну не стой же каменной бабой, – говорит Каин.
Рядом с ним Ашам опускается на колени.
– Любовь моя, – говорит он, – любовь моя.
Она прижимается губами к его губам. Его язык врывается к ней в рот, тела их сливаются.
От Каина пахнет пылью и маслом; его руки требовательно опрокидывают ее навзничь, как уже было однажды, но она их отталкивает.
– Что? – спрашивает он. – Что не так?
Она отводит волосы с его глаз, целует его в маковку и обнимает, глядя на темное небо в крапинах черных ворон.
Ашам стискивает брата в объятьях, словно боится потерять, и пятками упирается в шершавую глину.
– Навеки, – говорит она.
Миг долгожданного отмщения придает ей силы, и Ашам вместе с Каином бросается с башни.
Глава двадцать пятая
Из плюс-минус двадцати семи тысяч белых фургонов «форд-эконолайн», зарегистрированных в штате Калифорния, ни один не имел номеров, которые сфотографировал Джейкоб. Он неоднократно вводил запрос, с каждым разом поиск длился все дольше, но вердикт оставался неизменным:
НЕ НАЙДЕНО.
Кружилась голова, ломило спину. Джейкоб снова проверил, верно ли ввел номер.
НЕ НАЙДЕНО.
Липовые номера?
Джейкоб запросил собственный номер. Ответ ожидаемый.
В пятый раз запросил номер фургона. Индикатор поиска затормозил, потом окоченел. Джейкоб пошевелил мышью, постучал по «пробелу», выругался. Хотел уже обесточить компьютер, но тут система окончательно сдохла – из вентиляционных дырочек передней панели потянулся дымок.
Чтобы не раздолбать монитор, Джейкоб сбежал в кухню. Еды не было, накатить он не осмелился. Как-никак два часа ночи. Джейкоб сварил кофе.
Памятуя об ушибленном копчике, осторожно сел на пол и привалился к кушетке, оккупированной телевизором. И все-таки что за чертовщина творится?
Вспомнился мимо просвистевший фургон. Визг покрышек, вонь горелой резины. Как, однако, его рванули за шкирку. Нормальный человек вывихнул бы плечо. Получается, Мая – трюкачка либо мираж.
Но он же ее видел. Как самого себя.
И Виктор. Он тоже ее видел.
А если нет?
Можно ли доверять собственным органам чувств?
Субач, баюкавший его в тисках объятий.