Голливудский зоопарк
Шрифт:
Хиппи собирались на своих излюбленных местах; они сидели на тротуаре или праздно бродили по округе.
Герберт плюнул в окно. Пора призвать к порядку этих бездельников. Все их девки – шлюхи, четырнадцати– и пятнадцатилетние длинноволосые шлюхи в причудливых нарядах. Одна из них приблизилась к его автомобилю, когда Герберт затормозил у светофора.
– Я потрахаюсь за десять баксов, – пробормотала она.
Герберт оглядел ее и решил, что ей нет восемнадцати. У девушки было некрасивое лицо с заостренными чертами
Герберта прошиб пот. Он давно не был с женщиной.
– Садись, – глухо произнес водитель.
Девушка обогнула автомобиль и села в него. Она принялась грызть ногти, наблюдая за Гербертом пустыми красными глазами.
– Не уезжай далеко, – сказала она, – просто поднимись немного вверх. Обычный секс – пятнадцать, нечто особенное – больше.
Он молча свернул на Миллер-драйв и поехал дальше.
– Не надо далеко, – резко произнесла девушка. Он не раскрывал рта.
– Господи, ты что – глухонемой?
Герберт нашел подходящую боковую дорогу и остановил автомобиль. В темноте раздавалось лишь пение цикад.
Девушка начала снимать платье. Он посмотрел на нее. Она была плоскогрудой, как мальчик.
– О'кей. Давай «бабки», и приступим к делу.
Все они шлюхи. Хотят денег и секса. Именно в таком порядке. Иногда в обратном.
– Послушай, – заныла она, – я не могу стоять тут всю ночь.
Она протянула руку к его «молнии» и расстегнула ее.
– Можешь заплатить мне потом. Нечто особенное за двадцатку. А ты малый ничего.
Говоря это, она вытаскивала его член из брюк. Герберт сидел за рулем, глядя прямо перед собой. От девчонки дурно пахло. Он уловил целый букет телесных запахов, когда она наклонила голову и стала засовывать себе в рот его мягкий член.
– Прекрати, – закричал он и ударил ее кулаком в голову. – Убери свой поганый рот. Перестань, перестань, перестань.
Он бил ее до тех пор, пока она не замерла на полу машины.
Внутри Герберта все клокотало. Грязная сучка. Почему она выбрала его?
Он вытолкнул ее из автомобиля, затем выбросил платье.
Поправив свою одежду, он успокоился. Вспомнил Санди Симмонс и – о, чудо! – его член тотчас отвердел. Герберт почувствовал себя настоящим мужчиной. Если бы он мог сейчас написать ей, вложить в конверт свой бесценный дар! Для него не существует другого пути – ни с Мардж, ни с кем-то еще. Подлинное наслаждение он мог обрести лишь с пером в руке.
Он отъехал от лежащей на земле девушки. Черт с этой вечно шпионящей за ним Мардж. Он запрется в своей комнате и сочинит шедевр. Затем примет долгий, очищающий душ. Сядет в машину и бросит конверт в ящик.
Мардж дома не оказалось.
– Сучка! – пробормотал Герберт. Он ясно сказал жене, что она не должна никуда уходить сегодня вечером. Наверно,
Пройдя на кухню, он налил себе стакан молока. Вокруг лампы вилась большая бабочка. Он поймал ее, оторвал ей крылья и бросил в ведро для мусора.
Герберт поднялся наверх, взял свою ручку…
Это было восхитительное письмо – насыщенное, предельно откровенное. К нему прилагался пластиковый пакетик.
Герберт испытал чувство удовлетворения. Когда-нибудь он и Санди будут вдвоем перечитывать его письма и делать то, о чем он писал. Она, конечно, сохранит их, возможно, перевяжет розовой ленточкой. В конце концов, это были любовные письма.
Стоя под душем, он фальшиво пел своим слабым голосом, напоминавшим, по мнению Герберта, голос Перри Комо.
Затем он оделся, бережно положил письмо в перчаточницу «кадиллака», запер машину и отправился на поиски Мардж.
Двор зарос высокой травой и сорняками. Криспы не выкосили их, переехав сюда.
Герберт представил себе соседей неряхами вроде Мардж, необразованными, грубыми неряхами. Он вырвет жену из их грязных лап.
Они явно находились дома; зашторенные окна всех комнат светились.
Герберт подкрался к дому, надеясь поймать их врасплох. Обнаружил щель между шторами, закрывавшими боковое окно. Прильнул к стеклу. Просвет был узким, Герберт мог смотреть только одним глазом.
Полностью обнаженная Мардж распростерлась на софе; вокруг его жены стояли десять голых мужчин и женщин; похоже, они, как и улыбающаяся Мардж, пели. Ее груди были вымазаны краской. Или это кровь?
Герберт оцепенел. Лысый толстяк шагнул к Мардж. Его лицо закрывала черная маска. Одна из женщин раздала всем черные свечи; участники ритуала зажгли их; кто-то погасил верхний свет. Толстяк лег на Мардж и начал двигаться; наблюдавшие за ним опустились на колени.
Герберт не верил своим глазам. Зрелище внушало ему отвращение. Но оно заворожило его; он стоял, не двигаясь.
Мужчины один за другим ложились на Мардж. Когда последний из них поднялся с женщины, они задули свечи и включили люстру.
Счастливая, довольная Мардж, встав, взяла протянутый ей бокал с какой-то жидкостью. Рослая женщина с взлохмаченными волосами и висящими грудями ласково похлопала ее по плечу.
Герберт не мог сдвинуться с места. Его глаза болели, во рту пересохло.
Наконец он направился домой. Уничтожил все следы своего появления там этим вечером, сел в «кадиллак» и бесшумно умчался прочь.
23
Серафина обожала Голливуд. Она прилетела туда в малиновом платье и элегантном манто из чернобурки; с плеча женщины свешивалась хитрая лисья мордочка.