Голливудский зоопарк
Шрифт:
– Этой старой потаскухе было стыдно за меня. Это я умирала от стыда, находясь в обществе твоей размалеванной мамочки! Как ты смеешь говорить что-то обо мне, когда она трахалась с жалким садовником! Твоя Серафина – настоящая старая…
– Вон из моего дома. Собирай вещи и убирайся.
– Ты, верно, шутишь. Мы в Калифорнии, так что это ты можешь убираться из моего дома.
Испытывая отвращение к жене, Чарли повернулся, собираясь уйти.
Схватив с пианино фотографию Серафины в серебряной рамке, Динди бросила ее
– Вот что я думаю о твоей матери, – закричала она.
Рамка упала на пол; Чарли наклонился, чтобы вытащить из нее снимок Серафины. Разъяренная Динди выхватила фотографию из рук Чарли и порвала ее пополам. Он снова ударил Динди, она плюнула в него. По ее щекам текли слезы.
– Я знаю, что ты пытался убрать меня из фильма. Знаю, что ты бесишься из-за моего успеха. Ты кончился как актер, у тебя нет будущего и нет друзей. Слышишь, у тебя нет друзей. Вся съемочная группа «Карусели» ненавидела тебя.
Он медленно подобрал разорванную фотографию матери.
– Мне повезло, – Чарли заставлял себя говорить спокойно. – Я очень быстро понял, на какой б… женился.
С этими словами он вышел из дома, сел в «ламборджини муира» и уехал.
Динди выбежала на двор вслед за ним; она выкрикивала оскорбления до тех пор, пока машина не скрылась из виду. – «Ублюдок! Козел!» – пробормотала она. Наконец слезы остановились, и мозг Динди заработал. Все не так плохо. Это послужит отличной рекламой. Она представила себя в суде, с большими невинными голубыми глазами, в скромном розовом платье. – «Да, он избивал меня, потому что завидовал моему успеху. Я долго терпела это».
В этот момент ей следует прервать свою речь сдавленными всхлипываниями.
– Я ему еще покажу! – пробормотала Динди. – Он за это дорого заплатит!
Чарли отправился в отель «Беверли Хиллз». Он был уже спокоен, его мозг работал четко. Чарли позвонил Джорджу, оставшемуся в доме, и попросил его собрать чемодан для Лондона. Заказал билет на вечерний самолет, следующий через Северный полюс. Позвонил Маршаллу К. Маршаллу и узнал у него телефон лучшего адвоката в Лос-Анджелесе.
Адвокат согласился принять актера до его отлета в Лондон.
– Я хочу развестись, – заявил Чарли. – Меня не волнует, сколько это будет мне стоить. Я готов отвалить солидный куш, чтобы раз и навсегда избавиться от нее.
Зная о любви Динди к деньгам, он был уверен, что алчность заставит девушку принять единовременные отступные. Он не желал иметь с ней никаких дел в будущем. При мысли о ежемесячных алиментах его бросало в дрожь.
– Это обойдется вам недешево, – сказал адвокат.
– Знаю, – сказал Чарли. – Действуйте.
По лицу Серафины Чарли понял – его мучения, связанные с перелетом через Атлантику, были не напрасными.
– Мой славный мальчик, – пробормотала она.
Он испытал потрясение, увидев ее без косметики. Он и не помнил мать без голубых теней, густых румян,
Сейчас она лежала на больничной койке с запавшими безжизненными глазами. Впервые он понял, что ей уже немало лет.
– Я поправлюсь, сыночек, – сказала Серафина, – Арчи ухаживает за мной.
Невзрачный, сухонький Арчи, ссутулившийся в углу палаты, энергично закивал.
– Я присматриваю за ней, Чарли, не беспокойтесь. Чарли знал, что она умрет. Это было написано на ее усталом, измученном лице. Но он улыбнулся и сказал:
– Где та жизненная энергия, о которой я вечно слышал? Я думал, ты суетишься тут, заваривая чай.
Она попыталась улыбнуться, показав свои испортившиеся зубы.
– Скоро, Чарли, скоро.
Затем Серафина, похоже, заснула. Вечером того же дня она умерла.
Чарли отправился в большой дом, расположенный в Ричмонде. Побродил по нему.
Внизу царил идеальный порядок; когда-то он сам нанял дизайнера, обставившего интерьер элегантной современной мебелью.
На втором этаже, похоже, использовались только две комнаты – спальня Серафины и примыкавшая к ней гардеробная, где спал Арчи.
Комната Серафины была заполнена частицами ее жизни. Повсюду висели и стояли фотографии Чарли: мальчика, юного улыбающегося под слоем грима актера, впервые вышедшего на сцену, молодого человека, склонного к полноте, женящегося на Лорне – застывшие лица принадлежали людям, у которых все впереди. Чарли заметил портрет отца – вид у него был суровый. На фотографии шестнадцатилетняя Серафина была тоненькой, живой девушкой с блестящими рыжими локонами.
Затем – фотографии Чарли Брика, кинозвезды. Прием у королевы. Вручение премии. На премьере картины. Иллюстрированная летопись его жизни.
В шкафу висели ее старые сценические наряды, истлевшие, выцветшие, но все же пахнущие прошлым, театрами, гримом.
Чарли уткнулся в них носом; воспоминания навалились на него с такой силой, что к горлу подкатился комок.
Он не мог поверить в то, что Серафина мертва. Его Серафина. Его мать.
Он спал в эту ночь на кровати с пологом на четырех столбиках; утром он принялся организовывать похороны и утешать Арчи, который совсем упал духом.
Чарли пожалел о том, что не пригласил его в Голливуд с Серафиной. Он не представлял, насколько сильно любил его мать этот маленький человечек.
Лорна позвонила сразу же, как только печальное известие дошло до нее.
– Ты хочешь, чтобы я привезла детей к тебе? – спросила она.
– Нет, не надо. Я бы хотел, чтобы они появились на похоронах. Если вы заедете за мной в десять, мы сможем отправиться туда все вместе.
– Да, конечно. Чарли, прими мои искренние соболезнования. Мы не очень-то дружили с Серафиной, но она была замечательной женщиной, дети ее обожали.
– Спасибо.
Он опустил трубку, едва сдерживая слезы.