Голод. Последний вампир
Шрифт:
И наконец, он словно взорвался, застыв в судорожном изгибе, — и все кончилось.
Он опустился и, задыхаясь, спрятал лицо у нее на груди. Тело ее дернулось; он услышал, как она со всхлипом вздохнула. На ее горле расплывались страшные багровые пятна, лицо посерело.
Откуда-то с улицы доносились голоса детей, в холле тихо пробили часы. Подчиняясь присущему ей чувству времени, Алиса внизу включила пылесос. Джон зарылся лицом в подушку. Жизнь внезапно стала пустой, абсолютно пустой.
Ему хотелось прильнуть к кому-нибудь — к женщине, живой.
Раздался резкий вздох, руки ее непроизвольно дернулись
Она произнесла что-то невнятное. И вновь воцарилась тишина. Он открыл глаза — и оцепенел, увидев ярость, написанную на ее лице. Лишь только глаза их встретились — лицо мгновенно разгладилось. Он постарался выбросить увиденное из головы. Слишком мало человеческого было в тот момент в ее лице.
— Я чувствую себя просто кошмарно. Я не Спал, -мрачно произнес он.
Она встала, прошла в ванную и включила свет. Не сказав ни слова по поводу царившего там разгрома, она осмотрела свою шею в зеркале на двери. Вернувшись, она села на край кровати, закинула ногу на ногу и улыбнулась.
— Ублюдок.
Он вздрогнул — ее нежная улыбка, и вдруг это слово! — и нервно рассмеялся.
Развернувшись, она схватила его. Пальцы вонзились ему в спину, воронье карканье будто бы вырвалось из ее горла. Он попытался отвернуть голову, но она была сильнее, гораздо сильнее любого человеческого существа. Единственное, что ему оставалось, это покориться ее рукам и ждать. Внезапно она отстранилась, держа его за плечи. На лице ее застыл, казалось, немой вопрос, мольба. Руки ее расслабились, упали, и она вернулась в ванную, захлопнув за собой дверь. Вскоре он услышал хруст стекла. Всегда очень осторожная, она убирала осколки, чтобы случайно не порезаться.
Он поймал себя на том, что напряженно прислушивается; он ждал чего-то — злобных криков, угроз? — любого свидетельства их незримой связи.
Но услышал он только, как она открыла кран. Она готовилась к грядущему дню, оставив свои эмоции при себе. Он встал, нетвердой походкой приблизился к шкафу и стал одеваться. Смачивая щеки одеколоном, он обнаружил, что лицо покрыто густой щетиной. Он даже не знал, есть ли в доме бритва. В каком-то удивлении он провел руками по щекам, ощущая жесткие кончики волос. Из ванной донесся знакомый мотив — Мириам напевала про себя, растираясь полотенцем.
Он поспешно оделся и выскочил из комнаты — слишком тяжело было там оставаться. На углу Пятьдесят седьмой улицы и Второй авеню он видел парикмахерскую. Он пойдет туда и побреется.
Бритье оказалось весьма приятной процедурой, а парикмахер — весельчаком. Чтоб продлить удовольствие, он решил также подстричься и почистить ботинки.
Выйдя из парикмахерской, он почувствовал себя несколько лучше. Яркое солнце, улицы, заполненные спешащими куда-то людьми, упоительно свежий воздух. Впервые за многие годы Джон наслаждался, глядя на женщину — другую женщину, не Мириам. Напряжение постепенно отпускало его. Она была просто одной из толпы — девушка в дешевой юбке и свитере, спешившая к автобусной остановке с бумажным стаканчиком кофе в руке. Грязные волосы, слишком крупные черты лица. Но в очертаниях груди под свитером, в решительности ее походки — во всем ее облике, во всех движениях ощущалась удивительная чувственность. Он похолодел.
Такой могла быть
Сердце гулко стучало в груди, он задыхался. Глаза ее встретились с его глазами, и в их глубине он увидел таинственную скорбь смертных — выражение, которое он научился различать на лицах других после того, как оно исчезло с его собственного лица.
— Это была двойка?
Она обращалась к нему.
— Эй, мистер, какой это был автобус — второй?
Она улыбнулась, продемонстрировав желтые, не знающие зубной щетки зубы. Проигнорировав ее вопрос, Джон поспешил домой. Там так безопасно. Уже подходя к дому, через открытое окно гостиной он услышал голоса. Сразу же он ощутил безнадежное отчаяние ревности — Алиса с Мириам болтали, ожидая его, конечно, чтобы поупражняться в трио-сонате Генделя.
Он поднялся по лестнице, миновал холл, вдохнув аромат роз, стоявших на столике, и вошел в гостиную. Мириам, в ярко-синем платье, выглядела восхитительно свежей и красивой. Шею ее украшала синяя лента. Алиса лежала рядом на кушетке, в своей обычной одежде — джинсах и спортивном свитере. Он двинулся к своему месту, чувствуя на себе взгляд Мириам. Пока он не устроился, тело Мириам оставалось напряженным, будто бы готовым к прыжку.
— Джон, — сказала Алиса, откинув голову назад, — я даже не слышала, как ты вошел. Ты всегда подкрадываешься. — У него просто дыхание перехватило от ее улыбки — улыбки тринадцатилетней девочки. Чудесная игрушка, такая хрупкая, сочная...
Мириам сыграла на клавикордах громкое арпеджио.
— Давайте начнем, — сказала она.
— Я не хочу опять играть эту сонату. Она скучная. — Алиса пребывала в обычном для нее угрюмом настроении.
— А как насчет Скарлатти — мы играли его на прошлой неделе? —Мириам пробежала пальцами по клавишам. — Мы смогли бы его сыграть, если Джон не подкачает.
— Все, что он играет, — сплошная скука. Пальцы Мириам порхали по клавишам.
— Я знаю Корелли, Абако, Баха. — Она бросила Алисе ноты. — Выбери что хочешь. Наступило молчание.
— Генделя я едва знаю, — заметил Джон. — Он труден для виолончели.
Мириам с Алисой переглянулись.
— Тогда займемся Генделем, — решила Алиса. — Неинтересно играть то, что хорошо знаешь, — не так ли, Джон? — Она взяла свою скрипку и пристроила ее под подбородком.
— Мне все равно, что играть. Я управляюсь с виолончелью лучше, чем китайцы со своими палочками для еды, дорогуша.
— Ты всегда так говоришь.
Не успел он настроить инструмент, как они уже начали. Он вступил не в такт, попытался их догнать, затем вырвался вперед, но в конце концов подстроился.
Они играли около часа, три раза повторив трио-сонату. Джон постепенно вошел во вкус; игра стала согласованной, динамичной. И сама музыка была красивой. Она удивительным образом сочеталась с ярким солнечным светом, с красотой женщин.
— Ну вот, — сказала Алиса, когда они закончили, — вот и славно. — Она раскраснелась, и это лишь подчеркнуло ее расцветающую женственность.
Сердце Джона снова дернулось. Он прекрасно знал, что ожидает избранников Мириам. Трудно было сказать наверняка, какая участь готовилась Алисе. Мириам могла как осчастливить, так и уничтожить. Иногда их ждала смерть — как прикрытие ее собственных дел, иногда — невыразимое блаженство.