Голод
Шрифт:
– Ты сказала, что любишь меня, - не прерывая зрительного контакта, Сеск опустился перед ней на колени, распахнул короткий халат и начал целовать живот, медленно и горячо ласкать кожу языком, облизывая ямочку пупка.
– Тебе показалось, - прошептала Таня, запуская пальцы в его волосы, жмурясь от удовольствия.
Поднявшись с пола, Сеск долго и трепетно целовал ее в губы. В его действиях больше не было спешки. Таня закрыла глаза, отвечая не менее страстно.
Теперь между ними не стоял Сесар. Сеск что-то чувствовал, совсем не похожее на то, что он испытывал к Нине. Он не боготворил Таню, не подымал ее на
Сеск уже горел от возбуждения и начал подталкивать Таню к спальне, понимая, что теперь им ничего не мешает наслаждаться друг другом.
Но Таня грустно улыбнулась.
– Нет, - пальцами коснулась его небритой щеки, разворачивая к выходу, - так, больше не хочу.
Он не понял, что именно сделал не так. Прежде чем вытолкать за дверь, Таня еще несколько раз глубоко и страстно поцеловала в губы, лаская языком его язык, пробираясь под майку, царапая голую спину, оттягивая ремень брюк, как будто прощаясь.
Что тяжелее притворяться, что не любишь или любить того, кто не любит тебя? «А может к черту любовь?», - думала Таня, касаясь его шершавой щеки, утопая в черных глазах.
Его пухлые губы, сильные руки, его пальцы, от прикосновения которых тело млело, рассыпаясь на части, все это сводило ее с ума.
Никогда она не испытывала такого взрыва эмоций, подобного фейерверка наслаждения. В жизни не хотела секса настолько, что забывала, где она находится. От каждого его поцелуя Таня умирала. Она трепетала, прикасаясь к загорелой смуглой коже, сильной спине, мышцам на животе, к татуировке вокруг правого локтя, где изображен маорийский узор, с просматривающимися акульими зубами и другими замысловатыми рисунками.
Как ей забыть Сеска, если она влюблялась в него с каждой секундой все больше? Эгоист, самовлюбленный балбес, зажравшийся ублюдок, изменщик и предатель, от одного вида которого у Тани разрывалось сердце.
Ее собственный черноглазый рай, умеющий останавливать время.
Таня пустила его, потому что иначе не могла, ибо с тех пор как увидела впервые, по-другому просто не умела. Слабость такой силы, будто тело бил озноб в тридцать девять градусов.
Множество ночей она сходила с ума, представляя с кем проводит время Сеск, кого трахает на своих шелковых простынях, пока она, как последняя тварь, пытается заменить его Сесаром. Таня ревновала, не имея на это права.
Аспиликуэто – ее личный грех, что будет с ней до конца. Притворяться, словно не любишь Сеска и стараться полюбить Сесара. Боже, она сгорит в аду за эту безграничную тупость. Полноту своей ничтожности она почувствовала, когда Сесар влепил ей пощечину. Звон в ушах и резкая боль отрезвили ее, но не заставили пожалеть о том, что делал с ней Фабрегас. В тот момент она поняла, что не сможет больше отрицать очевидное, она отравлена этим мужчиной и никакой другой его не заменит.
Все совершают ошибки, и Таня ошиблась, попытавшись подменить страсть суррогатом. Таня хотела лишь одного, чтобы Сеск хоть раз взглянул на нее, как на Нину, чтобы не знал, что говорить, терялся, краснел и разглядывал носки своих кроссовок в ее присутствии. Но ему просто нравилось ее трахать и это ранило сильнее всего.
Глава 26
Подъезжая
Крик возмущенных фанатов и щелканье камер журналистов оглушили футболиста, заставив зажмуриться. Они что-то скандировали, но Фабрегас плохо спал этой ночью и соображал хреново, пытаясь понять, почему Таня отшила его. Он не хотел на этом зацикливаться, но не сомкнул глаз до утра.
В кармане разрывался телефон, Сеск не спешил брать трубку, ждал пока окажется внутри помещения.
– Сеск, - кричал его агент, пытаясь заглушить посторонний шум, - ты там как? Я уже связался с адвокатами! Мы подадим жалобы на все эти чертовы издания за клевету! Мы будем судиться, пока редакторы не принесут тебе извинения лично! Совсем уже чокнулись, не знают, как поднять рейтинги, придумывают всякую херню…
Продолжение его речи Сеск не слышал, он медленно шел к стойке со свежей прессой, где в ряд стояли утренние газеты, и каждую из них украшала его рожа. «Не знаешь, как отбить чужую невесту? Спроси Фабрегаса!» «Новая подлость от Сеска!» «Гнилой испанец!» «Он наплевал на всю команду!»
– Не надо никаких адвокатов, - повесил трубку Фабрегас.
В голове не укладывалось, что Сесар пошел в прессу. Он решил уничтожить Сеска публично, растоптать его карьеру, вынеся на всеобщее обозрение то, что случилось между ними. Сеска уже не брали в сборную, не ставили в основу Челси. Что теперь? Сожгут на костре? Главное, чтобы его не поперли из лидирующего клуба Премьер Лиги окончательно. Сеск надеялся, что все уляжется через некоторое время. Он может играть только в топ клубе! Он будет много тренироваться и вернет себе былую славу, сосредоточиться на футболе, выкинет все лишнее из головы.
Впрочем, досталось и Тане. Почти во всех изданиях девушку называли футбольной шлюхой. Ему это не нравилось, хотелось набить морду каждому журналисту за то, что так открыто оскорбляли женщину. У Сеска потемнело в глазах, он привык к разного рода вранью и приукрашиванию в прессе, но никогда он не был настолько уязвим перед ними, ведь, по сути, они написали правду. Фабрегас так увлекся девушкой, что не подумал к чему это может привести. Эгоистичный поступок растоптал все то особенное, что влекло их друг другу. После такого позора, которому она подверглась по его вине, Таня и близко не подойдет к нему.
А как же его мама, сестра? Какого будет им узнать, что их дорогой братец и сын – подлый развратник. Одно дело перейти в другую футбольную команду, воевать с валлийцем за расположение Нины, толком не определившейся в то время, но совсем иное трахнуть невесту одноклубника и коллеги по сборной.
Плачевность своего положения Сеск понял, когда, проходя по коридору, он получил удар плечом от резервного вратаря юношеской команды Челси, который раньше и заговорить то с ним боялся. Открывая шкафчик в раздевалке, он ничуть не удивился, обнаружив кучу дерьма. В столовой с ним никто не сел за стол, демонстративно отсаживаясь. Вся команда сплотилась вокруг несчастного Аспиликуэта, открыто ненавидя Фабрегаса.