Голодная бездна Нью-Арка

Демина Карина

Высокий. Сухопарый.

Какой-то весь тонкий, слишком уж тонкий, и мутно-прозрачный, слюдяной будто бы. Он почти терялся на фоне розовых с бабочками обоев, и похоже понимал это. Потому и подал голос.

— Теодор Белленштейн, — парень поднялся и руку протянул, которую Мэйнфорд пожал крайне аккуратно: уж больно хрупкою гляделась эта рука. — Я… давний знакомый семьи. И когда Синтия мне позвонила, я приехал… пытался отговорить ее, но… не получилось. А пока добрался, она уже… ничего не мог сделать.

Теодор.

Фамилия другая, но все равно Теодор.

—

Мне жаль, что так получилось, — смотрел этот Теодор не на Мэйнфорда — на Джонни, застывшего в дверях. А тот не способен был отвести взгляд от тела. — И я не думаю, что в произошедшем есть ваша вина. Синтия всегда отличалась повышенной эмоциональностью.

Он говорил сухо, спокойно, будто бы смерть давней знакомой вовсе его не задела. А может, и не задела, если он ее убрал… и даже если не он, целители быстро привыкают к смертям.

Циничный они народец.

— Она… — Джонни все же нашел в себе силы подойти к кровати. — Она…

— Покончила с собой.

А Мэйнфорд взял и поверил. Нет, он сделает вид, что поверил, потому что типчик этот смотрит выжидающе, с подозрением, и как знать, куда и к кому он свои подозрения понесет.

— Это я предложил миссис Маронски вызвать полицию. И остался, чтобы дать показания.

— Благодарю, — Мэйнфорд тоже умел быть любезным. Когда, конечно, в этом случалась нужда. — Так значит, она вам позвонила. Во сколько?

— Начало шестого… я точно не помню, но вы ведь сможете поднять записи. Все звонки фиксируются. И телефонная компания…

…без особой радости, но распечатку предоставит. Что ж, нечего было надеяться зацепить его на такой ерунде.

Мэйнфорд покосился на Тельму, которая стояла посреди комнаты. Вид у нее был отстраненный, и если бы не открытые глаза, Мэйнфорд решил бы, что она спит.

Нет.

Стоит, покачивается.

Взгляд устремлен в стену. Что она видит? Хорошо бы, что-нибудь полезное, такое, что позволит ордер выписать вот на этого молодчика.

— И что сказала? — Мэйнфорд огляделся и решительно шагнул к столу.

Тот выглядел кукольным, розовеньким и хрупким, годным разве что держать все собрание банок и баночек, которые выстроились ровными рядами. Да и стул выглядел не лучше.

К банкам он и бросил кристалл.

— Надеюсь, не возражаете, если я запишу нашу беседу?

— Конечно, — любезно ответил Теодор. — Я все понимаю… Синтия позвонила в начало шестого. Попросила меня… медсестра сказала, что это не первый ее звонок, но я был на операции… миссис Грюнтвенгер. Девяносто семь лет…

Он прикрыл глаза, точно вспоминая.

— … круговая подтяжка лица и блефаропластика. Очень сложная пациентка. Работает только со мной или моим отцом… мы провозились до пяти точно. Потом я ответил на звонок. Синтия рыдала… говорила что-то про разрыв… будто бы жених ее бросил…

— Я не…

К счастью, Джонни оказался достаточно понятлив, чтобы заткнуться.

— Я пытался ее успокоить. Говорил, что все влюбленные ссорятся, но она твердила, будто бы жизнь ее кончена… это громкое заявления и, признаюсь,

я не думал, что она и вправду решится на… подобное.

— Но вы приехали.

— Конечно. Ей явно требовалась помощь. Если не врачебная, то дружеская.

— А вы всегда ездите к друзьям на служебной машине?

…Кохэн допросит водителя, но вряд ли узнает хоть что-то новое. Тот, кто затеял игру с Хаосом, да и все остальное, слишком умен, чтобы проколоться на такой очевидной мелочи.

Нет, все будет именно так, как рассказывает паренек.

И операция. И миссис Грюнтвенгер… знакомая фамилия, наверняка из маминых заклятых подруг или, на худой конец, из тех, в чьих руках достаточно власти и денег, чтобы испортить Мэйнфорду жизнь.

…и звонки отыщутся.

Свидетели, которые подтвердят, что слышали рыдания.

— Так быстрее. И да, это нарушение, но… я волновался за Синтию. Конечно, она вам не сказала… о таком не спешат ставить в известность, но у Синтии с детства имелись проблемы с… поведением.

Он слегка запнулся, играя смущение. Но сцена — не для этого парня, Мэйнфорд ему не поверил, вот ни на секунду не поверил.

— Какие?

— Она была легко возбудима… и порой вела себя… нерационально. Агрессивно даже… я говорю сейчас не как целитель, но как старый друг семьи… миссис Маронски будет все отрицать. Да и мистер, полагаю, тоже. Им не захочется омрачать память о дочери подобной… информацией. Но я понимаю, что вы должны разобраться во всем. И что скрыть некоторые происшествия… сложно. Постарайтесь лишь не причинять им новой боли. Синтия — их единственная дочь… и мой друг.

Джонни стоял у постели.

И с трудом сдерживался, чтобы не прикоснуться к телу. А парень крепок. Куда крепче, чем казалось. И сейчас ему нелегко, но тут уж Мэйнфорд ничего не мог сделать.

— Первый срыв случился, когда она была в десятом классе. Конкурс красоты… кажется, от «Блюмерхама». Победительнице обещана корона, меховое манто и контракт с модельным агентством. Синтия заняла второе место. Поверьте, для девушки, напрочь лишенной дара, это огромное достижение, но… она не хотела быть второй. Сочла, что корону отдали несправедливо. И напала на победительницу прямо в зале, на глазах у судей… она едва не покалечила несчастную. Скандал с трудом удалось замять. Синтию отправили на обследование… потом было лечение…

Джонни разглядывал девушку, лежавшую на кровати. И о чем думал? О том, что виноват в ее смерти? Что пожалел ей денег на новую игрушку? Что обвинил ее несправедливо? Что…

Тысяча причин для чувства вины.

И ни одной, чтобы оправдаться. Только Мэйнфорд с этим не согласен, но не здесь же объясняться.

— И еще несколько срывов. Ей прописали успокоительное.

— Какое? — сухой голос, равнодушный тон.

— Транезепам.

— Не видел, чтобы она принимала…

— В этом и беда, что она, похоже, решила, будто ей больше не нужны лекарства. Ремиссия длилась четвертый год… и Синтия, скорее всего, уверилась, что все проблемы остались позади.