Голодная бездна Нью-Арка
Шрифт:
Вычерпана до дна.
И вот-вот отключится. В ушах гудело, сердце бухало громко, тревожно.
— Я… — Тельма слизнула каплю крови. — Уже… в… норме…
Каждое слово давалось с трудом.
— Пить… только… если… можно.
— Присядь, — Мэйнфорд просто поднял и перенес ее в кресло. Усадил. Огляделся… — Из графина будешь? Стакан… немного того…
Тельма кивнула.
Будет. Она так хочет пить, что, кажется, и всего содержимого графина будет недостаточно, чтобы утолить ее жажду.
Графин
— На вот, — Мэйнфорд графин отобрал, намочил платок и протянул Тельме. — Лицо оботри, легче станет…
И смущенно добавил:
— Он чистый.
— Спасибо, — от платка пахло табаком и лакричными леденцами, и Тельма, прижав его к лицу, трусливо пряталась за этим запахом.
Она едва…
…ее едва…
…в школе ведь предупреждали, что далеко не все артефакты безобидны…
…дремлющие ловушки…
…резонанс по ауре…
…рассеивание внимания, как отвлекающий фактор…
А она взяла и забыла.
Дура!
И сейчас у Мэйнфорда появился замечательный повод выставить Тельму.
Профессиональная непригодность… Боги Бездны.
Но Мэйнфорд не собирался выгонять. Он медленно, как-то слишком уж медленно развернулся к Кохэну, который, присев на корточки, изучал свирель.
— Встань.
Масеуалле подчинился. И от удара заслоняться не стал. Согнулся. Захрипел. Сглотнул слюну. И задышал, пусть далеко не сразу.
— Понял, за что? — поинтересовался Мэйнфорд, ласково похлопав масеуалле по плечу.
— Д-да.
— Точно понял? Или еще поучить?
— Н-не стоит… я… п-понятливый…
— Ну смотри… — Мэйнфорд повернулся к Тельме и та сжалась: на подобные методы воспитания она согласна не была.
Мэйнфорд вздохнул и почесал затылок.
— Ты… как?
— Нормально. Почти…
— Есть хочешь? Хочешь, конечно. Кохэн…
— Понял. Только уберусь сначала, а то мало ли… ты сам как?
— А никак, — Мэйнфорд, наклонившись, поднял свирель. — Я-то вообще ни хрена не понял. Так что… давайте, объясняйте… нет, сначала вот ее накорми, а потом объясняйте… и переодеться возьми, а то мокрая, как дохлая мыша.
Великолепно.
С мышью ее, конечно, сравнивали, но вот чтобы с дохлой…
— Извини, — Мэйнфорд ущипнул себя за ухо. — Но… ладно, вали за едой. А ты сиди уже… на вот.
Из старого шкафа появился старый же, если не сказать, древний плед. От него разило нафталином, и еще пылью, и кажется, виски, но сам факт заботы умилял.
Как ни странно, вернулся Кохэн быстро, с подносом, на котором
Экая роскошь.
Тельма, если бы не была так вымотана, удивилась бы.
Поднос поставили на стол, и Мэйнфорд, стоило ей пошевелиться, буркнул:
— Сиди уже… а еда где? — этот, исключительно вежливый вопрос адресовался уже Кохэну, и тот ответил кивком, вышел и вернулся, но уже не с подносом, а с парой промасленных пакетов.
— Надеюсь, ты не на диете? — запоздало поинтересовался он, протянув пакет Тельме.
Диета?
Да она за один запах жареного мяса, который из пакета сочился, убить готова.
— Не на диете… не спеши, никто не отберет.
Ели молча.
Тельма сосредоточилась всецело на гамбургере, на мягкой булочке, щедро посыпанной кунжутом, на салате, листья которого не успели превратиться в мокрые тряпки, на сочной говяжьей котлете и куске сыра, что расплавился ровно настолько, чтобы тянуться тончайшими нитями, но в то же время не растекаться.
Гамбургер был хорош.
И соус к нему.
И кофе, черный, крепкий до того, что каждый глоток его приходилось запивать водой. Откуда-то к кофе появились шоколадные трюфели, пропитанные коньяком, и Бездна задери, это было чудесно.
— А теперь говори, — не то велел, не то дозволил Мэйнфорд, при том с трудом подавив зевок. Тоже не высыпается? В нынешнем состоянии благостной сытости Тельма даже была готова посочувствовать ему.
Немного.
— Да в общем-то говорить особо не о чем… старая вещь, очень старая… я бы сказал, древняя.
Указанная вещь вернулась в бархатный футляр.
— Это не… — уточнила Тельма сиплым голосом.
— Все может быть, — Кохэн понял с полуслова. — Хотя… не знаю… я помню ту легенду… и не только вашу легенду. Мой дед, пусть сожрет его Бездна, рассказывал ту историю иначе. Он говорил о людях, которые пришли из-за моря и назвали себя детьми бога. И не было никого, кто бы усомнился в их словах. И сам Император, обласканный Солнцем, склонился пред ними, одурманенный волшебными голосами…
Нет, все-таки это не может быть она.
Слишком… просто?
Совпадение?
Бывают совпадения, но чтобы вот такие…
— Дед сказал, что… последний Император был глуп и слаб, он не решился последовать заветам предков и не взошел к солнцу, а потому и не сумел противостоять волшебному голосу. И это сгубило всех масеуалле. Боги вмешались, но поздно. Белых людей стало слишком много. У них была сталь. И сила. И многое, чего лишены были масеуалле, за которыми стояла лишь ярость их богов.
Это Кохэн рассказывал, глядя в чашку с кофе, которую держал в горсти.