Голограмма силы

Гетманский Игорь Олегович

Разных разностей насмотрелся пес, лежа рядом с приятелем. И было ему не то что страшно – непонятно. Те сцены, которые он наблюдал вокруг, как бы рассказывали ему о жизни людей. Он понимал, что все вокруг происходит как бы понарошку, не всерьез и, бог даст, исчезнет, когда проснется его приятель. Но он также и осознавал, что большинство движущихся картин правдиво: такое происходило или вполне могло происходить с настоящими людьми, в реальном мире. И вот тут-то он и задавался вопросами. Почему, спрашивал он себя, почему люди то и дело плюются друг в друга огнем, злобно скалят зубы и поджигают кресты и корабли? Им, собакам, творить такие вещи еще

куда ни шло: им без зубов и когтей нельзя, так уж они устроены. Но люди… Они же, недоумевал пес, намного сложнее нас, и умнее, и очень хорошо умеют излагать свои мысли, разговаривать. Что, им не хватает ума или слов договориться? Или недостает чего-то еще, более важного, чем ум?

Он с надеждой смотрел на своего спящего приятеля. В нем, казалось псу, было это "что-то", что могло разрешить все противоречия людей. Да и не только людей: собакам бы тоже полегчало, если бы люди разобрались со своими проблемами. Поэтому он и побежал за знакомцем: все-таки пес был немного философ и не оставлял надежды докопаться в конце концов до благодатных секретов своего бытия.

Надежда в глазах пса сменялась сомнением. Но ведь приятель тоже с кем-то воюет. Видно, ему здорово досталось утром от обитателей штуковины, и час назад он шел к этой вонючей глыбе не обедать. И пес видел, что ведет его именно это «что-то» и ничто иное. Получалось, что та вещь, которая может примирить всех-всех людей, одновременно являлась как бы и оружием…

Пес верил в своего знакомца. Он терпеливо лежал рядом, посматривал на человека и думал: "Вот проснется приятель и все мне объяснит. И как бы сложно он это ни делал, я пойму, обязательно пойму".

Кладбище с крестом снова превратилось в живописную помойку, когда он увидел, как из-за дальней кучи грязных досок появились две темные внушительные фигуры. Пес насторожился и принюхался. Это не живые картинки, как все вокруг, подумал он. Они пахнут металлом. И они очень тяжелые: слышно, как крошатся камешки под их колесами… Это настоящие механические штуки. Они немного похожи на людей. У них есть головы, два здоровенных глаза посреди лица, ноги на колесиках и руки… Но рук очень много, а туловища такие толстые, что и три человека не обхватят, взявшись за руки.

Да и ростом они намного выше обычного человека: головы на две, не меньше. Откуда они? Из вонючей штуковины? А зачем вышли?

Пес уже не отрывал пристального взгляда от механических пришельцев. И тревожился все больше и больше. Машины медленно катились к псу и человеку, и от стальных ребристых тел с множеством глубоких узких пазов, от голубоватого свечения неживых выпуклых стеклянных глаз исходила явная угроза.

Пес очень не хотел вставать: он хорошо пригрелся рядом с человеком. Но, судя по всему, конец его вынужденного безделья был близок. Он поднялся, быстро отряхнулся, присел на передние лапы и лизнул человека в лицо. Вставай, друг, сказал человеку пес, вставай, по-моему, к тебе гости! И когда понял, что приятель и не собирается отвечать, наступил ему лапой на больное плечо и залаял так громко, что механические люди на секунду замерли на месте.

– Смотрите, Гордон, рядом с ним собака! Она будит его!

– Это пес, сэр…

– Что?

– Это пес…

– К черту! Эта тварь спутает нам все карты!

– Сэр, я не вижу поводов для тревоги. Мы на месте.

– Если он сейчас проснется…

– Он ничего не успеет сделать. У Шестируких достаточно манипуляторов, чтобы обездвижить его, найти аппаратуру и выключить развертку.

– Хорошо, что машин две. Похоже, собака собирается его защищать. Берите ее на себя, а я займусь генератором.

– Он просыпается, сэр. Удивительно! Действие препаратов должно длиться еще как минимум полчаса!

– Проклятый пес! Надавайте ему по заднице, Гордон!

– Есть, сэр!

Алекс очнулся от забытья и мгновенно сориентировался. Он находился в своем, настоящем теле и только теперь в полной мере осознал, насколько разнятся физические ощущения во сне и наяву. Там, за границей тоннеля, он мог чувствовать боль и усталость, видеть, осязать и слышать и нисколько не чувствовал ущербности восприятия. Но здесь, вернувшись в себя, он ощутил, как каждая его клеточка ликует, и поет, и дышит, и просто внимает жизни, и посылает в мозг невиданное богатство собственных впечатлений. Богатство, которым одаривает тебя тело, когда возвращается оттуда. Богатство, которое заставляет отступить впечатления от того мира и объявляет его миражом.

"Вот как раз в том, что это мираж, я очень не уверен…" – пробормотал Алекс, не открывая глаз и все еще слушая радостные токи тела. Он чувствовал, что с ним еще не все в порядке, иначе он сейчас был бы поглощен совсем иными мыслями. Он помнил все, что с ним произошло в обоих мирах. И помнил о том великом открытии, которое помог ему сделать Микки. Мысль об этом источала сладкое предвкушение победы и подталкивала его, заставляла торопиться. Но все это происходило очень неуверенно, смазанно, где-то на краю сознания. А потом пропало…

Возле головы раздался громкий собачий лай. А, это тот песик, который был с нами на поляне, улыбнулся Алекс. Он заставил себя собраться, открыл глаза и с удивлением обнаружил, что лежит. "Ничего себе, – воскликнул он, – видно, совсем меня выбили из седла поганые пули пришельцев!" Пес прыгнул к нему. Его живые карие глаза горели, в них был радостный огонь и тревога, морда улыбалась и в то же время больно тыкалась Алексу в щеку, поворачивала его голову…

Алекс не понял состояния пса.

– Это ты меня охранял, пока я был без сознания? – безмятежно спросил он.

Ответом ему был тревожный собачий лай.

Алекс все еще находился в постнаркотическом состоянии, переходном от сна к бодрствованию, и осознавал это пока еще очень плохо. Легкая эйфория уводила его от неотложных, самых важных и срочных проблем, смещала акценты… Он снял с себя собачьи лапы, кряхтя поднялся на ноги и посмотрел по сторонам. Вокруг него во всем своем блеске развернулись голограммы архивных эпизодов. Генератор воспроизводил их одновременно в разных местах пространства, в заданных пределах – в границах района – и в то же время попеременно менял их местами, замещал одну развернутую сцену другой. И создавал безумный театр Алексовых фантасмагорий.

Алекс завороженно замер. Первый раз в жизни он видел свои творения, не урезанные границей студийной сцены. Он смотрел на горы, замки, корабли, армию скелетов, куклуксклановцев, русскую конницу и полицейские машины, инопланетные корабли и боевиков "крестного отца" и не мог оторвать глаз от смешения пейзажей, красок, лиц, фигур, типажей и времен.

Прошло несколько секунд. Он стоял, забыв обо всем. И слышал, но совершенно не обращал внимания на то, как за спиной тихо гудят какие-то механизмы и этот гул нарастает, а в него вмешивается хруст подминаемых металлической тяжестью веток, скрежет растираемых в пыль мелких камней…