Голос булата
Шрифт:
– Молодой, горячий… – с видимой завистью вздохнул Анастас. – Ничего, говоришь, не надобно? Это плохо. Всему на свете должна быть цена, даже добрым делам. А если сам ты не ценишь того, что делаешь, то и люди тебя уважать не станут.
– Это только у вас, ромеев, за глоток воды в жару деньги дерут. Для нас это…
Микулка запнулся, не найдя нужных слов, махнул рукой и уже повернул топчущегося в нетерпении коня, но торговец удержал его за повод.
– Погоди! Не хочешь деньгами, твое дело. Мне меньше убытку. Но давай вместо денег я тебе совет дам, как у вас говорят – по дружбе.
Микулка промолчал, только шире расправил плечи, но уезжать не стал, пожалел немолодого торговца. Пусть говорит, раз ему так легче.
– Послушай, – быстро начал Анастас, стараясь сказать побольше. – В первую голову, коль собрался чего купить, денег сразу всех не кажи, узнай цену. А ежели и товар по нраву, и цена большой не кажется, то все равно не покупай. Походи вокруг, на всяком базаре можно цену за то же самое и пониже сыскать. А если и не сыщешь, то за названную цену все равно не бери, поторгуйся – тебе выгода, а продавцу потеха. Если уж больно на душу товар запал, ни в коем разе не кажи своего интереса, иначе семь шкур с тебя сдерут, еще и портки сымут. Запомни, может сгодится когда.
Микулка поблагодарил из вежливости, не понимая зачем такой совет пригодится может, повернул коня и гордо задрав подбородок, галопом поскакал на север. Анастас долго и задумчиво смотрел ему в след, так и не поняв до конца, что движет этим странным северным народом.
20.
С каждым днем пути холодало все больше, по утрам Ветерок и вовсе ступал в безбрежном искрящемся море изморози, покрывшей невысокую прошлогоднюю траву. По ночам было совсем зябко, а на ночлег устроиться негде, разве что под дырявым от звезд небом возле жаркого косматого костра, сложенного в основном из быстро погорающей травы и тонких веток сухого кустарника.
Степь кончилась, постепенно перейдя в густеющий и лезущий к остывшему небу лес, но еще виднелись тут и там обширные поляны, заросшие пожухлой от недавних морозов травой.
В один из вечеров Микулка выискивал взглядом место поудобнее, чтоб не сыро было и можно было прикрыться от студеного ветерка, безжалостно залезающего под куцый полушубок. Но одна поляна мало отличалась от другой, а по всему лесу хлюпала грязная талая жижа.
– Не успели! – опечаленно молвил Голос. – Скоро начнутся болота совсем непроходимые. Если бы их ледком…
– Так ночью все замерзает!
– По такому льду хорошо идти, когда знаешь, что под ним земля твердая… А коль уверенности такой нет, тогда совсем худо.
Паренек насупился, зная, что от него ничего не зависит, разве что Сварог поможет и позволит стуже снова подступить с полуночи.
Солнце облило красной охрой верхушки сосен, когда Микулка приметил за деревьями что-то странное.
– Домик, что ли? – неуверенно шепнул он и придержав коня, осторожно обогнул слишком густые в этом месте купы деревьев.
Но это был не домик. Между двух необхватных дубовых стволов заклинило огромную деревянную ладью, старую, серую, облупившуюся, вяло играющую поблекшими от дождей и солнца красками драного паруса.
– Вот так дела! – изумленно воскликнул Голос. – Что-то не помнится, чтоб рядом была река или море.
Ладья днищем придавила густой кривоватый кустарник и сорвала бортами кору с вековых дубов, вокруг валялись отсыревшие щепы и изломанные, трухлявые ветви деревьев.
– Ну… Не с неба же она свалилась! – слезая с коня сказал Микулка.
– А коль и с неба пала, так времени с того дня уже утекло изрядно. – пояснил Голос. – Гляди как луб под содранной корой пересох. И ветки все в труху превратились. Уж пару зим точно минуло, а то и куда поболе. И одно я могу сказать с уверенностью – плавать эта лодия будет хуже тяжелой секиры.
Паренек подошел к шероховатому борту и заглянул внутрь.
– Да… – поморщась протянул он. – Старое тут все, пересохшее. В днище дыры такие, что кулак пролезет по самое плечо… Да только заночевать в ней будет удобнее, чем на сырой земле. Всеж-таки укрытие.
Он взялся за край борта, подтянулся, отчаянно скрипнув растрескавшейся доской и прыгнул через борт, сминая добротную ловчую паутину и кучу насквозь прогнивших дубовых листьев. Ладья была действительно большой, на тридцать воинов, сохранилось на ней и весло кормовое и парус, только уключина чуть ли ни в труху соржавела, а парус годился только на растопку костра. Микулка прошел чуть вперед и буквально подпрыгнул от неожиданности, наступив на засыпанный прогнившей листвой скелет в доспехах и обрывках одежды. Череп с остатками кожи и высохшей плоти скалился в небеса, прикрытые нависавшими дубами. Присмотревшись, паренек разглядел еще с десяток скелетов, рядом с которыми были разбросаны никуда не годные луки и полупустые колчаны. Ближе к носу вся ладья была утыкана стрелами с неопрятными обрывками перьев.
– Лютая тут была сеча! – удивленно воскликнул Микулка.
– Надо бы их схоронить как-нибудь. – посоветовал Голос. – Да вот только как? Какого они роду-племени? К утру решим. Хорошо, что павшие воины упырями не становятся, а то бы дали они нам жизни после захода солнца.
– Ну уж нет! Спать с ними рядом я не собираюсь! – поежился паренек. – Надо для них погребальный костер сложить, дед Зарян говаривал, что ежели неведомо какой веры павший, то костер сам найдет куда душу отнесть.
– Зачем же тогда складывать? – удивился Голос. – Лучшим костром для них лодия станет, а ночевать на земле-матушке тебе не привыкать. Да в лодии и костра не развести… Чем греться собирался?
– Дубы жалко! – задрал голову к небу Микулка. – Погорят ведь от жару.
– Да, дерева эти не одну сотню лет простояли… Попробуй конем лодию оттянуть, небось клиньями ее не клинили.
Паренек перелез через борт и подозвал Ветерка.
– Иди ко мне, лошадка моя… Сейчас нам с тобой потрудиться надобно. А потом отдохнем, ты вот травки покушаешь, хоть она и сухая…
Он снял с седла волосяной аркан, подаренный русичами, накрепко привязал конец к седлу, закинул петлю на носовую балку и подергал, проверяя прочность. Дерево скрипело, но не поддавалось, значит должно выдержать. Паренек взял коня за узду и потянул, Ветерок недовольно фыркнул и двинулся, натягивая веревку.