Голос мертвых
Шрифт:
И вот сейчас, лежа рядом с Гарри, Сандра поняла, как именно можно охарактеризовать Гарри. Он был, точнее мог быть, либо абсолютно аморальным, либо совершенно невинным от природы. Поскольку она точно знала, что порядочности Гарри не занимать, оставалось только одно: по сути своей Гарри невинен. Запачканный кровью невинный человек, упрекнуть которого в этой крови нельзя. Дитя, руки и душа которого обагрены кровью, которому снятся кровавые кошмары, но который предпочитает держать все это в себе, и лишь когда они становятся невыносимо мучительными, идет к доктору Беттли. Она не могла точно определить, какую роль в данном случае играл Беттли — был ли он чем-то вроде Иуды-священника или исповедника, нарушающего тайну исповеди, — но зато точно знала, какую роль во всем этом деле играет
Сандра вдруг рассердилась на себя. Ей захотелось сбросить все покровы и выскочить из постели, но, не желая беспокоить Гарри, она осторожно сняла обнимавшую ее руку Гарри и потихоньку выбралась из-под одеяла. Не одеваясь, Сандра направилась в ванную.
Ей не было ни жарко, ни холодно, она не хотела пить, но чувствовала, что должна что-то сделать. Сделать что-нибудь с собой, пусть самое обычное, то, что поможет ей изменить свое физическое состояние и вследствие этого, возможно, и моральное. Днем все было бы гораздо проще: она отправилась бы в парк и стала бы наблюдать, как играют маленькие дети, думая при этом, что пройдет немного времени — и какие-то частички их физического мира проникнут в ее мир, гораздо более безобразный. Когда в голове ее возникали подобные мысли, она отчетливо сознавала, что любому положительному человеку она должна казаться существом крайне отрицательным, что для облегчения груза ее вины ей необходима частичка чужой невинности.
Выпив стакан воды, она ополоснула ледяной водой потное после страстных объятий любви тело, насухо вытерлась полотенцем и принялась критически разглядывать себя в высоком зеркале ванной.
В отличие от Гарри, Сандра отнюдь не была наивной. Возможно, виной тому был ее телепатический дар. Очень трудно оставаться наивной в мире, где людской разум имеет обыкновение раскрываться, распахиваться, словно страницы книги, а у тебя недостает силы воли отвернуться, и ты вынуждена читать все, что написано на этих страницах. Другим телепатам отдела экстрасенсорики, таким, как Тревор Джордан, повезло больше — они обязаны были применять свой талант в совершенно определенном направлении, он не был похож у них на радиостанцию с маломощным передатчиком, сигналы которого то появляются, то исчезают.
Сандра вновь рассердилась на себя и тряхнула головой. Опять это сочувствие, жалость к себе! Вот еще! Жалеть себя? Вот это очаровательное существо в зеркале? Сколько раз она улавливала сигналы, исходящие от самых разных людей, мысли типа: “Господи! Да я бы все отдала, чтобы стать такой, как она!"
Ах, если бы они только знали!
Насколько все было бы хуже, будь она уродиной!..
У нее были большие зеленовато-голубые глаза, маленький остренький носик с горбинкой, рот, который она приучила быть мягким, лишенным циничности, маленькие уши, терявшиеся в копне медного цвета волос, высокие, красиво очерченные скулы, округлый, но упрямый подбородок. О да, цену себе она хорошо знала, должна была знать, равно как и большинство окружавших ее людей.
Слегка изогнутая вверх правая бровь, казалось, всегда вопрошала, подзадоривала, бросала человеку вызов, будто говоря ему: “Ну что же ты, давай — думай!"
Если улавливаемые Сандрой мысли были приятными, на лице ее непроизвольно возникала очаровательная улыбка, служившая своего рода наградой автору этих мыслей. Однако некоторые мысли заставляли ее хмуриться, при этом глаза девушки превращались в узкие щелочки. На первый взгляд, лицо Сандры могло показаться сошедшим с глянцевой обложки любого из множества популярных журналов для женщин. Но при ближайшем рассмотрении становилось очевидным, что характер и образ жизни оставили на нем заметный отпечаток. Двадцать семь прожитых Сандрой лет не прошли бесследно — в уголках глаз скопились мелкие морщинки, другие, более заметные, параллельно друг Другу бежали от виска к виску, свидетельствуя о том, как часто приходилось ей хмуриться и задумчиво морщить лоб. Однако они отнюдь не портили ее внешность, и Сандру это радовало.
Что же касается всего остального...
Если бы не два, по ее мнению, недостатка, фигуру Сандры можно было бы назвать совершенной, во всяком случае почти такой, какую ей хотелось иметь. Верхняя часть ее тела была крупновата, что, по ее мнению, делало ее чересчур типичной, и у нее были слишком длинные ноги.
— Что ж, ты, конечно, можешь воспринимать это как недостатки, — вспомнились ей недавно сказанные слова Гарри, — но мне все это очень нравится!
Он любил, когда в постели она обхватывала его ногами или когда ее груди, касались его лица, привлекая его внимание. Крупные соски, ассимметричные, как и у всех женщин, неизменно возбуждали его, во всяком случае, тогда, когда он всем своим существом находился рядом. Чаще, однако, Гарри был где-то далеко. И в эту минуту Сандре пришла в голову мысль, раскрывающая правду: она слишком часто использовала секс как средство удержать возле себя Гарри, как будто боялась, что, если она отпустит его, он улетит... исчезнет в неизвестном направлении.
Сандре вдруг стало холодно. Она выключила в ванной свет и вернулась в спальню.
Гарри лежал в том же положении, в каком она его оставила, — на левом боку, положив правую руку на то место, где еще недавно лежала она. Дыхание его было по-прежнему ровным и тихим, а глазные яблоки не двигались. Бросив на него короткий телепатический взгляд, она непрошеным гостем проникла в бесконечные и пустые коридоры его сна и обнаружила, что он мечется в этих лабиринтах в поисках двери. Видение появилось и исчезло. Сандра вздохнула. В снах Гарри всегда возникают двери, возможно, они в какой-то мере связаны с дверями Мёбиуса, которые он однажды вычислил математически и заставил появляться из воздуха.
— Теперь, когда все это позади, — однажды сказал он ей, — мне иногда кажется, что все это было лишь сном или что я прочитал рассказ в сборнике фантастики. Нечто нереальное, придуманное мною, или, в крайнем случае, эксперимент, за ходом которого я следил со стороны. И все же я очень хорошо помню, какие ощущения испытывает человек, лишенный телесной оболочки, и точно знаю, что все произошло на самом деле. Даже не представляю, как это объяснить. Тебе когда-нибудь снилось, что ты можешь летать? Что ты действительно умеешь летать?
— Да? — ответила она тогда, и в речи ее явственно слышался мягкий эдинбургский акцент, — часто и очень явственно. Я разбегалась по крутому ровному склону, а потом взлетала и порхала над Пентландскими холмами, над поселком, в котором родилась. Мне было иногда страшно, но я помню, что совершенно точно знала, что и как следует делать, чтобы полететь.
— Вот-вот! — возбужденно подхватил Гарри. — А потом, когда просыпаешься, ты пытаешься продлить свой сон, не позволить ему унести с собой тайну полета. Тебя раздражает и огорчает, что, проснувшись, ты вновь оказываешься крепко-накрепко привязанным к земле. — Он несколько успокоился и со вздохом про, — должал:
— Именно это ощущение я, как правило, и испытывал. И теперь у меня такое чувство, что в детстве я часто видел такие сны, а сейчас они ушли, ушли навсегда, исчезли из моей жизни.
"Это к лучшему, Гарри, — подумала она тогда, — потому что тот мир представлял для тебя опасность. А теперь тебе ничто не угрожает”.
Однако такое положение вещей не устраивало отдел экстрасенсорики. Именно поэтому она и находилась сейчас здесь, ибо руководители отдела очень хотели, чтобы к Гарри вернулись его способности, и их мало волновало, каким образом это произойдет. Ей же отводилась роль помощницы в деле возвращения его дара Сандра вновь скользнула в постель, ей захотелось ощутить тепло Гарри, а он инстинктивно тут же накрыл свободной рукой ее грудь. Его стройное тело было крепким и мускулистым — он тщательно следил за ним и постоянно держал в форме.