Голос над миром
Шрифт:
Но так же как в драматическом театре ни одному режиссеру в своей работе не удалось достичь высот мастерства, присущих Элеоноре Дузе, Новелли, Цаккони, Руджери, Бенини, Цаго и другим, так и в опере никто не сумел передать возвышенную, праздничную атмосферу, царившую на прославленных спектаклях Тосканини, Гуарньери, Маринуцци.
Раз уж эту главу я почти целиком посвятила дирижерам и концертмейстерам, мне остается теперь рассказать в следующей о многих крупных певцах, моих товарищах по сцене, которые делили со мной все мои успехи и триумфы.
XXVIII. Знаменитые певцы
Театральная жизнь, особенно в оперном
Для каждого, велик он или мал, наступает день испытания правдой, иными словами, рано или поздно становится очевидным, чего человек стоит. И тогда уже не помогут ни блеф, ни всяческие мистификации. Однажды ими можно обмануть зрителя, но они недолговечны и в конце концов наносят непоправимый вред тому, кто к ним прибегает.
К счастью, я всегда знала свои возможности и никогда не страдала такими пороками, как зависть, подозрительность, злоба; впрочем, даже при желании у меня не хватило бы на все это времени, столь напряженной была моя исполнительская деятельность начиная с памятного февраля 1916 года и вплоть до второй мировой войны. За все годы у меня не возникало неприязненных отношений, ссор ни с одним из моих весьма многочисленных товарищей по сцене, а также с дирижерами, импрессарио, критиками. Я никогда не обижалась на своих коллег, даже если мне и случалось слегка повздорить с ними, что, вообще-то говоря, неизбежно при долгой совместной работе. Я и сейчас не собираюсь полемизировать ни с Лаури-Вольпи, ни с покойным Бениамино Джильи, которые в своих воспоминаниях изображают меня своего рода «слепым чудом природы», а не актрисой, сознающей свои возможности и умеющей работать и добиваться совершенства исполнения. Об этих великих тенорах, украшавших мировую оперную сцену, я храню самые хорошие воспоминания, хотя и не согласна с некоторыми их суждениями обо мне.
Я всегда восхищалась их талантом и, выступая с ними, никогда не испытывала низкой зависти. Мне было так радостно петь с тонко понимающим музыку партнером, что для других чувств, кроме бесконечного счастья, просто не оставалось места. Не знаю, понимали ли они это. Хочу думать, что да.
С глубокой нежностью я вспоминаю об Аурелиано Пертиле, одном из наиболее талантливых певцов, обладавшем поистине отточенным мастерством. С ним меня до последних дней его жизни связывала крепкая и верная дружба, основанная на полном взаимном уважении.
С незабываемым триумфом мы оба пели на премьере «Лючии ди Ламмермур», поставленной Тосканини в «Ла Скала».
Огромную радость доставили мне выступления Пертиле в «Лоэнгрине», «Андре Шенье», «Манон», «Паяцах», «Силе судьбы», «Трубадуре». Навсегда запечатлелась в моей душе его «лебединая песня», когда в конце своей блистательной карьеры он спел в «Отелло». Каким драматизмом была проникнута вся роль Отелло в его исполнении! Но вершин мастерства он достигал в третьем акте в арии «Бог, ты мог ниспослать на меня все беды». Придирчивым критикам тембр его голоса мог показаться недостаточно красивым, но сколько в нем было глубины, истинного пафоса; в сочетании с необыкновенным талантом актера это позволяло Пертиле безраздельно властвовать на сцене.
Благодаря редкой интуиции и артистичности любой персонаж, будь то патетичный Де Грие, необузданный Манрико, трагедийный Канио или вдохновенный Лоэнгрин, оживал в исполнении Пертиле, приобретая свои особые черты и краски.
Пертиле никогда не чванился, не разыгрывал из себя гения, он всегда оставался простым, добрым товарищем по сцене, очень вежливым и внимательным к другим. Одна из тайн его неизменного успеха заключалась в редком самообладании, железной воле, неустанном стремлении к совершенствованию и углублению своей общей культуры.
Голос — это еще не все для таких артистов, как я и Пертиле, пришедших в мир искусства из совсем небогатых семей. Из скромного помощника золотых дел мастера Аурелиано Пертиле стал выдающимся певцом. Однако он добился этого не только благодаря уму и таланту, но и силой огромного самопожертвования и страстной любви к искусству. Его преждевременная смерть была для меня большим горем. Все теплые, дружеские чувства, которые я питала к Пертиле-отцу, я перенесла на его детей, особенно на Арнальдо, ставшего известным судьей, глубоко честным, бескорыстным и на редкость вдумчивым.
Еще об одном знаменитом теноре я вспоминаю с большой любовью и уважением. Я говорю о Тито Скипа, этом «властелине властелинов оперной сцены». Какой он был артист!
Голос певца тембром не поражал, но он звучал так мягко, красиво, а артистическое мастерство Скипы было столь законченным, что я назвала бы его стиль исполнения классическим. Ему в высшей степени были присущи музыкальность, изящество и простота фразировки.
Выступая вместе с ним, я чувствовала себя на сцене удивительно легко, и между нами сразу же установилась полнейшая гармония, столь близки друг другу были стили нашего исполнения. Мы вместе стяжали опьяняющий успех в операх «Сомнамбула», «Дон Паскуале», «Любовный напиток», «Севильский цирюльник», «Лючия ди Ламмермур».
Скипа был искренним, верным товарищем и настоящим рыцарем. И вне сцены он оставался с ног до головы джентльменом.
Однажды вечером мы вместе выступали в «Лючии». Я спела сцену безумия и ушла в артистическую уборную переодеваться. Скипе же предстояло еще петь в третьем акте. Внезапно раздался стук в дверь. Вошел Скипа и сказал:
— Тоти, похоже, зрители требуют тебя. Я несколько раз выходил на вызовы, но публика не угомонилась.
Он так настаивал, что пришлось накинуть впопыхах халат и под руку с ним выйти на сцену, чтобы по-братски разделить горячие аплодисменты зрителей. Сомневаюсь, чтобы в наше время могло произойти нечто похожее!
О Бениамино Джильи я уже писала. У него был удивительно мягкий и нежный голос на редкость приятного тембра. Поистине его голос можно назвать чарующим.
Незабываемое впечатление оставлял Джильи в сцене «грёз» в «Манон». А как мелодично и трогательно звучал голос Джильи в «Тоске» (ария «О эти ручки») и в «Лодолетте» («Вновь увидеть ее в этой хижине!»). Как человек и артист Джильи сумел завоевать всеобщую симпатию благодаря своей доброте, простоте манер и чудесному характеру.
Я уже упоминала и о Джакомо Лаури-Вольпи. В противоположность Джильи он отличался резким, неуступчивым нравом, очень часто и беспричинно переходил от спокойствия к гневным вспышкам. Отлично зная, сколь необыкновенно красив его голос и как подкупает зрителя его артистический темперамент, Лаури-Вольпи умел внушить к себе не только восхищение, но и страх. Его капризы и нетерпимость, возможно, заслуживают осуждения, но на сцене правым всегда оказывался он и никто другой.