Голос Немого
Шрифт:
Мы синхронно кивнули, шагнули в сторону груды камней, ставшей могилой странных птиц, — и я, охнув, опять едва не растянулась на земле. Хорошо, успела уцепиться за мужа.
— Что за… ржа меня побери, ну вот как?! — простонала я, вновь аккуратно перенося вес на левую ногу. Лодыжка отозвалась тупой ноющей болью. И как я не заметила этого сразу?
— Что такое? — за обоих мужчин спросил Ив.
— Ногу повредила. Да слегка, я как-нибудь… доковыляю. Стьёль, куда! Ну ты же сам раненый! — с тяжелым вздохом проворчала я мужу, легко подхватившему меня на руки. Тот в ответ только недовольно поморщился.
— Может,
Каким взглядом на это ответил альмирец, я не видела, потому что снова смотрела на него справа, со стороны повязки. Но Ив вскинул руки в жесте капитуляции и искренне, от души расхохотался.
— Спокойно, я не в том смысле! Мне Тия как дочь, я на нее не претендую.
Мой муж в ответ на это выразительно скривился, качнул головой и, на том завершив разговор, зашагал в нужном направлении. Ив, насмешливо фыркнув, двинулся следом.
«Неужели ревнует?» — шевельнулась радостная мысль, но я одернула себя. Конечно, хотелось бы, чтобы действия мужа оказались продиктованы чувствами, но, скорее всего, двигало им что-то другое.
— Стьёль, может, все-таки не стоит меня таскать? — мягко, увещевательно предложила я. — Ты же сам ударился, был без сознания, а это может быть опасно… — я ласково коснулась его виска кончиками пальцев, внимательно разглядывая рану на голове. Выглядела та, впрочем, не так страшно, как мне показалось на первый взгляд. Просто ссадина. Но на белых волосах запекшаяся уже кровь смотрелась жутковато, в очередной раз неприятно напоминая родовые цвета кесарей Вираты.
Муж в ответ недовольно скривил губы и промолчал. Как обычно.
Я вздохнула, дотянулась и поцеловала его в висок.
Как, должно быть, тяжело, когда не можешь сказать даже простейших слов, не можешь дать понять, что тебе нравится, а что нет…
Надо все-таки основательней взяться за изучение этого языка. Да, дел много, но это с каждым часом, по-моему, становится важнее.
Глава 4
О мире и хаосе
Стьёль Немой
Невысказанные слова жгли горло.
Это было мучительно, почти физически больно, как будто мне в шею воткнули раскаленный стальной прут и крутили его туда-сюда.
Именно это ощущение я ненавидел всей душой, именно из-за него подался к жрецам Немого-с-Лирой. Шепотки можно было перетерпеть, презрительные гримасы тем более, жалость меня не беспокоила, даже интриги и попытки использовать калеку по своему усмотрению — как будто я головой повредился, а не потерял голос — не играли решающей роли.
А вот эта собственная беспомощность, когда ты не можешь объясниться с окружающими, когда достаточно нескольких слов — но сказать их невозможно… Вот это бесило до кровавой пелены перед глазами. Приходилось стискивать кулаки и сжимать зубы, не имея возможности ответить. Потому что для удара нужен веский повод, а его, как правило, не давали.
Я пытался говорить. Шептать, сипеть — хоть как-то. Через боль, потому что малейшая попытка напрячь горло отзывалась именно ей — режущей, острой. Только через пару дней это закончилось осложнениями, воспалением и чем-то еще, на что дан-целитель грязно ругался и посоветовал мне повеситься сразу, а не растягивать удовольствие подобными методами. Жестко и в очень грубых выражениях сообщил, что горло не заживет никогда, что нечему там заживать, и такими темпами я смогу добиться только того, что сделаю хуже и даже есть самостоятельно не смогу. Если бы дана кто-то услышал, он легко мог загреметь под суд за оскорбление принца крови, но слова были верными. Возможно, единственно верными. Я многого не понял из объяснений, все же не целитель, но главное слово — «нельзя» — запомнил накрепко. Несмотря ни на что, жить я по-прежнему хотел. Даже так.
За годы в храме я успел отвыкнуть от этого ощущения, в густой и плотной тишине старого поместья — или, вернее, почти замка — у меня не было никаких проблем по части взаимопонимания с окружающими. А сейчас они опять вернулись, только еще острее и болезненней — то ли с непривычки, то ли от важности слов, которых я не мог произнести.
Ни выразить недовольство, ни поправить ошибку, ни пошутить, ни выругаться. Но главное, что жгло сейчас, — я даже не мог сказать спасибо.
Эта юная хрупкая девочка не раздумывая бросилась мне на помощь.
Меня не смущала личность спасительницы. Я прекрасно понимал, что, как бы она ни выглядела, она — обученная сильная фира. Признавал, что не смог бы противопоставить что-то тем летучим тварям, даже находясь в сознании, и не испытывал по этому поводу ничего, кроме благодарности к Тии. Благодарности, которую никак не мог выразить, и это очень больно жгло душу. Почему-то казалось нелепым доверять такое письму, как будто, записанные, слова потеряли бы все свое значение и смысл.
Странно, но такая ее решимость, такая храбрость совсем не удивили. Восхитили — да, потому что непривычно было встретить подобную самоотверженность в столь юной девушке, почти ребенке. Но я уже понял, что у этой девочки были отличные учителя, постаравшиеся к ее семнадцати годам вложить в хорошенькую головку как можно больше.
А еще эта ситуация меня… напугала? Нет, скорее шокировала. Потому что времени на раздумья у Тии не было, и она бросилась мне на выручку, явно не успев прикинуть выгоду и возможные проблемы от моей смерти. Даже Ярость Богов, обученный воин с боевым опытом, кинулся спасать то, что было ему дорого, — лошадей. И сознавать, что я на второй день знакомства вдруг стал настолько важен для своей жены, что она готова была из-за меня буквально рискнуть жизнью, было странно и — да, жутковато. Потому что все это требовало какой-то реакции, ответных действий, а я… даже поблагодарить толком не мог.
Единственное, что я мог сейчас, — это осторожно обнимать льнущую ко мне жену. На Тию навалился запоздалый эмоциональный откат после происшествия, женщину потряхивало, но все равно она держалась молодцом, даже не плакала. Только сидела рядом, подобрав ноги, и жалась к моему плечу, как будто ей было холодно.
А через пару секунд я решился, плюнул на все собственные представления о приличиях и потянул женщину к себе на колени. Тия тут же свернулась калачиком, вцепилась в мою рубашку, уткнулась лбом в шею и затихла. Все присутствующие сделали вид, что ничего не произошло. Да, впрочем, присутствовали здесь хорошо знакомые лица, которых сама сиятельная гспожа кесарь не стеснялась ни в каких ситуациях.