Голос Немого
Шрифт:
Оба сосуда выглядели довольно странно для претского подарка: выполнены хоть и изящно, но совсем не с шахской роскошью, и это уже был большой повод насторожиться. Не говоря о том, что по всем известным мне традициям претцы предпочитали дарить подарки в начале беседы, а значит, Ламилимал опять откопал нечто старинное и забытое. А я и о наших старых традициях слышала немногое, что уж говорить о соседских!
— Прах пса принадлежит его хозяину, и мой долг — вернуть его, — сообщил шах. Повинуясь новому его жесту, слуга нажал на какой-то элемент резьбы, ларец открылся подобно цветку — и я встретилась с остекленевшим взглядом черных претских глаз.
В ларце лежала отрубленная голова какого-то
Не отдавая себе отчета в собственных действиях и не в силах оторвать взгляда от жуткой картины, я медленно поднялась на ноги. К горлу подкатила тошнота, в ушах гулко бухала кровь, перед глазами замелькали темные мушки. Ламилимал что-то говорил тем же скучающим тоном, но я не разбирала смысла слов, слыша лишь монотонный гул. По комнате поплыл удушливо-сладкий, пряный запах каких-то масел или благовоний, и это оказалось последней каплей: мой разум не выдержал подобного издевательства и предпочел спастись от действительности во мраке забытья.
Стьёль Немой
Оказывается, иногда очень полезно не уметь говорить. Потому что если бы я сумел высказаться, закончилось все если не объявлением войны, то грандиозным дипломатическим скандалом точно. И действием выразить собственные эмоции я в первый момент тоже не смог, потому что был больше сосредоточен на том, чтобы оценить состояние жены и аккуратно уложить ее. Хорошо еще, моей скорости реакции хватило, чтобы подхватить оседающую на пол женщину, а в просторной роскошной гостиной стояли не только кресла, но и традиционные низкие ложа.
Ну а бить шаху морду после было уже не с руки. Нет, эта идея по-прежнему казалась мне заманчивой и очень правильной с воспитательной точки зрения, но здравый смысл уже проснулся и строго напомнил о государственной важности, о личности сидящего в кресле павлина и неизбежных последствиях моих действий.
— Женщины, — презрительно проговорил шах, разглядывая Тию. — Низшие, глупые и слабые существа. Как женщина может чем-то управлять?
Желание забить все сказанные слова вместе с гнилыми традициями обратно в глотку претца стало почти непреодолимым. Ничего нового Ламилимал не сказал, он уже неоднократно высказывался в подобном ключе, но именно сейчас почти любые его слова злили до кровавой пелены перед глазами.
Очень хорошо, что в этот момент, отвлекая меня от неприятного гостя, в комнату заглянул вызванный слуга. Окинув взглядом представшую перед ним картину, мужчина быстро справился с удивлением и, поклонившись, спросил у меня:
— Сиятельный господин, мне позвать целителя и стражу? Или кого-то еще?
Я в ответ три раза кивнул, отыскивая взглядом свою табличку для письма, но малый оказался сообразительным.
— Господина Алого Хлыста? — предложил он.
Я с облегчением кивнул вновь, а когда слуга испарился, обернулся к шаху. На его счастье, за эти несколько секунд я сумел окончательно взять себя в руки, чему немало способствовали две вещи. Во-первых, моих способностей хватило, чтобы понять, что жизни жены ничего не угрожает, да и перспектива появления в ближайшем будущем целителя почти успокоила и заставила поверить, что все обойдется. А во-вторых, вместе с целителем должен был прийти человек, способный уверенно отдавать приказы и знающий, кому их следует отдавать в этой ситуации. Если отрубленная голова и не проходила по ведомству седьмого милора, то он как минимум мог посоветовать, что с ней делать и к кому обращаться, потому что моя собственная фантазия пока пасовала. Честно говоря, куда сильнее прочего меня сейчас занимал неожиданный обморок Тии, и думать о чем-то кроме было очень трудно.
Отрубленную голову сложно назвать приятным зрелищем, особенно для женщины, которая недавно впервые близко ощутила присутствие Держащего-за-Руку, но все равно подобная реакция казалась для нее слишком сильной. Я уже уверился, что нервы у моей жены достаточно крепкие. Она могла отшатнуться, побледнеть, отвернуться и потребовать убрать «подарочек», но обморок? Сегодняшние странности в поведении жены и без того настораживали, а потеря сознания стала последней каплей.
Шаху я коротко кивнул, обозначив вежливый поклон, и широким жестом указал на дверь.
— Стоит ли так нервничать? Она всего лишь женщина. Существо, не знающее слов «честь» и «верность», — пожал плечами Ламилимал, окидывая пренебрежительным взглядом уже меня. — Или вы думаете, что подобный свежий цветок станет цвести только для немого калеки? Сомневаюсь. И стоит ли она в таком случае подобного беспокойства?
Я на мгновение замер, пережидая приступ ослепительной, жгучей ярости. Не знаю, каким чудом я сумел побороть себя и не вцепиться в горло избалованному засранцу, по нелепой случайности являющемуся правителем соседней страны.
«Обсудим этот вопрос завтра в полдень при помощи стали», — начертал я на дощечке и продемонстрировал надпись претцу, ощущая при этом почти радость, хотя и отмечая с досадой, что от гнева дрожат пальцы. С огромным удовольствием воспользуюсь возможностью хоть немного вправить мозги этому малолетнему ублюдку!
— Прекрасно, не имею ничего против подобной беседы. Это будет… любопытно, — самодовольно ухмыльнулся шах и наконец-то распрощался. Следом, вежливо кланяясь, выскользнули слуги. Интересно, в гареме он тоже без сопровождения не ходит, ставит слуг держать фирские огоньки?
Борясь со злостью, накатывающей волнами, я нервно сжимал и разжимал кулаки, стоя рядом с ложем, на котором устроил Тию. И пытался взять себя в руки, стараясь сосредоточиться на дыхании. Получалось… плохо получалось, потому что удар, нанесенный претцем, был очень точен.
Хуже было не оскорбление, а то, что Ламилимал озвучил мои собственные мысли, которые я сам боялся вытащить на свет.
Нет, Тия не такая. Она благородна, она честна, она не станет обманывать за спиной, не станет лгать. Вот только… Надолго ли? Может быть, сейчас она оглушена новыми для себя, непривычными ощущениями, эмоциями, может быть, даже влюблена. Так ли уж сложно влюбиться юной и неискушенной девочке! Но что будет, если она вдруг прозреет? Устанет разглядывать изувеченную физиономию, устанет слышать тишину вместо ласковых слов, на которые так падки женщины…
Волевым усилием задушив новый приступ гнева и отогнав эти размышления, я, устав ждать, уже собрался приводить Тию в чувство, но своевременно вспомнил о причине ее обморока. Стоило для начала куда-нибудь перенести или хотя бы прикрыть останки неведомого претца. Решив на всякий случай не трогать подарочек, я отгородил стол парой кресел, благо спинки у тех были высокими, а стол, наоборот, низким.
Правда, в этот момент в комнату шагнул дан-целитель — тот же, который лечил нас после нападения ухров, — искоса бросил неодобрительный взгляд на «украшение» стола, недовольно качнул головой, но высказывать претензии не стал. Быстрым шагом подошел к лежащей Тии, повел над ней в воздухе рукой — и лицо целителя разгладилось, стало спокойным, безмятежным и даже довольным. Он присел рядом с женщиной и принялся что-то спокойно, размеренно чаровать, а я не стал отвлекать лекаря вопросами, удовлетворившись увиденным: никакая опасность жене явно не грозила и можно было расслабиться.