Голос ночной птицы
Шрифт:
— Вы не спите.
Это был не вопрос, а утверждение.
— Не сплю, — ответил Мэтью.
— Я тоже не могу заснуть.
— Удивляться не приходится.
Он прислушался к стуку дождя по крыше. Снова зарокотал гром.
— Я кое-что вспомнила, — сказала Рэйчел. — Не знаю, насколько это важно, но тогда мне показалось это необычным.
— Что именно?
Он посмотрел в темноту, в сторону ее голоса.
— В ту ночь, когда Дэниела убили… он меня спросил, люблю ли я его.
— Это был необычный вопрос?
— Да. Для него, я хочу сказать. Дэниел был хороший
— Могу я спросить, каков был ваш ответ?
— Я ответила, что да, — сказала она. — И тогда он сказал, что я сделала его очень счастливым во все шесть лет нашего брака. Он сказал… что это не важно, что я не родила ему ребенка, сказал, что я — радость его жизни и ни один человек этого факта не изменит.
— Это были его точные слова, как вы их слышали?
— Да.
— И вы говорите, что для него необычно было столько говорить о чувствах? Не случилось ли чего-нибудь в предыдущие дни, что могло бы вызвать у него желание эти чувства выразить? Скажем, размолвка?
— Я не вспоминаю, чтобы была размолвка. Не то чтобы у нас их никогда не было, но они никогда не длились.
Мэтью кивнул, хотя тут же подумал, что она его не видит. Он сплел пальцы на коленях.
— Вы хорошо подходили друг другу, да? Несмотря на разницу в возрасте?
— Мы оба хотели одного и того же, — ответила Рэйчел. — Мира в доме и успеха на ферме. А что до разницы в возрасте, вначале это что-то значило, но через несколько лет стало значить гораздо меньше.
— Выходит, у него не было причин сомневаться, что вы его любите? Почему бы он задал такой вопрос, если это не в его натуре?
— Не знаю. Вы думаете, это что-нибудь значит?
— Не могу сказать. В этом во всем много такого, что прямо заставляет ставить вопросы. То, что должно укладываться в картину, в нее не лезет, а то, чего там быть не должно, — подходит. Ладно, когда я отсюда выйду, попробую выяснить, в чем здесь дело.
— Как? — Голос ее прозвучал удивленно. — Даже после свидетельства этой девочки?
— Да. Ее показания — простите за прямоту — самый сильный удар, который можно было нанести вам. Конечно, вы себе не слишком помогли, осквернив Святую Книгу. Но все же… есть еще вопросы, которые требуют ответов. И я не могу закрыть на них глаза.
— Но магистрат Вудворд может?
— Я не думаю, что он способен видеть их так, как вижу я, — ответил Мэтью. — Поскольку я клерк, а не юрист, мои мнения о колдовстве не складывались под влиянием судебных протоколов и догматов о демонологии.
— То есть, — спросила она, — вы не верите в ведьм?
— Я определенно верю в способность Дьявола творить зло на земле руками людей — мужчин и женщин. Но в то, что вы ведьма и что вы убили преподобного Гроува и своего мужа… — он запнулся, зная, что сейчас бросает себя в огонь и возврата не будет, — я не верю.
Рэйчел сказала нечто, очень тихо, но от ее слов у него закололо под ложечкой.
— А ведь вы можете ошибиться. Может быть, в этот самый момент я навожу на вас порчу.
Мэтью тщательно обдумал это перед тем, как отвечать.
— Да, я могу ошибаться. Но
— Я не знаю, как это можно сделать, — сказала Рэйчел.
— Я тоже, но я верю, что как-то это было сделано. И моя задача — прежде всего выяснить все «как». Потом докопаться до «почему». А из этих двух ответов я надеюсь получить третий: «кто».
— А если вы не найдете ответов? Что тогда?
— Тогда…
Мэтью замолчал, зная ответ, но не желая его произносить: «Лучше всего переправляться, когда дойдешь до реки».
Рэйчел молчала. Затихли даже немногие крысы, вернувшиеся в стены после бойни Линча. Мэтью снова лег, пытаясь привести мысли в порядок. Раскаты грома стали ближе, и сила его будто потрясала землю до основания.
— Мэтью? — сказала Рэйчел.
— Да?
— Вы не… вы не могли бы подержать меня за руку?
— Простите?
Он не был уверен, что правильно расслышал.
— Не могли бы вы подержать меня за руку? Всего на минутку. Я не люблю грома.
— А!
Сердце у него забилось сильнее. Хотя он знал, что магистрат посмотрел бы на подобную вещь с большим подозрением, казалось неправильным отказать ей в малом утешении.
— Конечно, — ответил он и встал.
Подойдя к решетке, разделявшей камеры, он не нашел Рэйчел.
— Я здесь.
Она сидела на полу.
Мэтью тоже сел. Ее рука просунулась сквозь решетку, ища, и коснулась его плеча.
— Здесь, — сказал он и взял ее за руку.
Когда их пальцы переплелись, Мэтью обдало жаром, сперва обжигающим, потом чуть потише — он расходился медленно от его руки. Сердце стучало, и Мэтью был удивлен, что она не слышит, потому что будто военный оркестр играл марш прямо у нее над ухом. До него дошло, что это, может быть, последняя протянутая ей рука.
Снова напомнил о себе гром, и снова дрогнула земля. Мэтью ощутил, как крепче сжалась рука Рэйчел. Он не мог избавиться от мысли, что через семь дней женщина будет мертва. Она превратится в кости и золу, и ничего не останется от ее голоса, от ее прикосновения, от ее неотразимой сущности. Огонь выжжет прекрасные бронзовые глаза, эбеновые волосы зашипят в пламени.