Голос в ночи. Переселение душ. Лунатики
Шрифт:
Он тоже ничего не знал: участники операции «Больной зуб» еще не вернулись.
Наконец подкатил зеленый фургон. За рулем сидел Вилли, уже заметно навеселе. Жакоб махал нам рукой.
Я подбежала к машине. Он протянул мне ладонь, на которой лежал крошечный темный кусочек неправильной формы.
— Полюбуйтесь, — торжествующе сказал Морис. — Голос теперь у нас в руках.
— Что это?
— Приемник! — с непривычным для него оживлением воскликнул Вилли. — Уникальный миниатюрный приемник. Отличная штука!
— Я всегда говорил, что Анри — гений, — сказал Жакоб. — Если бы он не связался с жуликами…
И вырванное жало таит яд…
Потом мы сидели за столом на веранде, пили ледяное лигерцкое вино, а удивительный приемник покоился перед нами на блюдечке, и я никак не могла оторвать от него глаз.
— Невероятно, — качал головой доктор Ренар. — Невероятно. Но согласитесь, что я оказался ближе всех к истине, когда вспомнил о той женщине в Америке.
— Совсем иное дело, — возразил Жакоб. — Они просто ловко воспользовались тем, что природа почему-то поместила в зубах человека свободные нервные окончания, связанные со слуховыми центрами мозга…
— Бетховен, — перебил слегка захмелевший Ренар, — великий Бетховен, когда оглох, слушал музыку, касаясь рояля тростью, зажатой в зубах. Помните?
— Верно, — кивнул Жакоб. — А теперь техника так шагнула, что стало возможно поместить в дупле зуба целую радиостанцию.
— «Достоинство часов не в том, что они бегут, а в том, что идут верно…» — пробормотал старик, качая головой.
Их больше восхищала выдумка жуликов, а я радовалась, что «небесный глас» навсегда теперь оставит нас в покое…
Но я ошибалась…
— Комиссар помчался в Берн, — весело сказал Жакоб. — Захватил с собой наши пленки. Уверен, что теперь удастся получить ордер на арест Горана. Скоро мы увидим «космического» проповедника на скамье подсудимых…
Но Морис тоже ошибался.
Поздно вечером комиссар Лантье позвонил из Берна и сообщил, что Мишель Горан и его помощница Луиза Альтенберг еще вчера улетели в Париж…
— Странно… — задумался Жакоб. — Кто же вел ночью передачу? Хотя, впрочем, записали заранее его голос на пленку, а прокрутил кто-то из подручных. Но зачем?
— Может, они напугались, поняв, что мы напали на след? — сказала я.
— Вряд ли. Он еще не знал, что мы догадались насчет зуба и поехали искать дантиста. Приемник у них был спрятан надежно. Если бы мы не начали глушить его передачу и от этого не заболел зуб, то и сейчас терялись бы в догадках, где приемник. Похоже, Горан снова готовит себе алиби, но зачем, для чего?
Мы это скоро узнали.
Через день, тихим, солнечным утром, тетя вдруг захотела поехать в Сен-Морис, чтобы купить кое-что в магазинах.
О разоблачении голоса мы ей пока не говорили. Жакоб только через комиссара Лантье передал нотариусу некоторые материалы, уличающие «космических» жуликов, и введение дарственной в силу было пока приостановлено.
Всю дорогу я старалась развлекать тетю разговорами, обращала ее внимание на то, как красиво выглядит на фоне облаков зубчатая вершина Дан дю-Миди, словно оторвавшаяся от земли и парящая в воздухе, или как забавны громадные колеса у встречной повозки.
Она весело отвечала мне. Но когда впереди показалась дымящая труба цементного завода и белая церковка высоко на горе, над зажатым в теснине ущелья Сен-Морисом, я вдруг с тревогой заметила, что тетя подозрительно притихла, снова как будто начала задумываться, вспоминать что-то…
Так у нее всегда бывало перед видениями. Но ведь голос уже обезврежен, «космический» проповедник далеко, в Париже?
Я резко сбавила скорость, косясь на тетю и все еще пытаясь поддерживать беззаботную беседу.
У самого въезда на мост пришлось затормозить, потому что впереди натужно гудел неуклюжий автопоезд. Ему трудно было разворачиваться, он еле полз через мост, а мы плелись за ним…
Это нас и спасло.
На середине моста тетя вдруг со страшной силой оттолкнула меня плечом, вцепилась в баранку руля и круто повернула влево…
Каким-то чудом я успела сбросить газ и дать тормоз. Если бы скорость была чуть больше, наша машина, сломав перила, уже летела бы со страшной высоты вниз, в клокочущую быструю Рону.
Наш «оппель-капитан» уткнулся радиатором в перила и замер. Со всех сторон с испуганными криками сбегались люди. А я пыталась вырвать руль из окаменевших рук тети, не замечая, что по лицу у меня течет кровь из рассеченной брови…
Тетя так и не могла никогда объяснить, почему это сделала:
— Что-то меня заставило… Какая-то сила, неподвластная мне…
Но мы с Жакобом знали: это «голос» напоследок внушил ей попытку самоубийства — заранее, за несколько дней, — наверное, именно в той передаче, которую мы прозевали, когда заманивали тетю к дантисту.
Она, конечно, не понимала, что делает. Горан ей внушил какое-то видение, некий призрак опасности. Пытаясь спастись, избежать ее, тетя должна была резко повернуть руль, и именно на мосту. Мы бы неминуемо погибли, а у Горана было превосходное алиби: он ведь находился в это время в Париже. Его алиби мог подтвердить даже комиссар Лантье, специально наводивший справки…
Последний смертельный удар издалека, да к тому же после разоблачения, когда мы ликовали и успокоились, — да, задумано было ловко!