Шрифт:
Пролог
Это был ничем не примечательный Мартовский день. Обыденно серый и обыденно скучный: под ногами хлюпали грязные лужи, в которых мутно отражались многоэтажные дома, в лицо дул промозглый, холодный ветер, приносивший с собой капельки дождя, срывавшегося с хмурых туч. Я съежилась в комок, сунула руки глубже в карманы, и зашагала дальше по широкому многолюдному тротуару.
Уже вроде и не зима, снег растопило весенним солнцем, но ветер задувал по-зимнему, будто специально намереваясь отморозить мне щеки.
Мне не хотелось поднимать глаз, если честно, но иногда приходилось, чтобы не
Не мое.
Интересно, я вообще когда-нибудь влюблюсь? Не в тело, а, так сказать, в душу? Испытаю ли настоящую любовь? От которой ноет в животе, и голова кругом? Хотя, может, у меня такое уже было, а я просто не заметила….
Неважно.
При виде Томаса никаких теплых ощущений я не испытывала. Но зато я могла купить что угодно и с большой скидкой. С неохотой подняла голову, отошла с курса очередного пешехода, увидела в конце проспекта синий угол трехэтажного торгового центра. Едва слышно и с недовольством вздохнула. До дома топать еще далеко, но надо было торопиться: скоро должна была начаться моя любимая передача «Вокальный феномен», которую показывали каждую среду. Я мечтательно улыбнулась уголком губы, и подумала, как было бы классно посмотреть «Вокфен», это я так сокращенно называла «Вокальный феномен», вживую. А еще лучше – приять участие и победить. У меня дух захватывало от мысли, что после моего выступления люди будут аплодировать мне, а я буду плакать, или улыбаться под одобрительными взглядами именитых жюри и наставников. Звезд американского вокала.
Голоса у меня не было совершенно, от слова совсем. Неплохо получается, да, говорил Джек, мой папа. Говорил. Но я-то видела, что ему стоило усилий не морщиться от моего пения. И зачем врать людям? Зачем льстить? «Ах, какая невезуха, нет ни голоса, ни слуха» – вспомнила я одну песенку на русском языке. Да, помимо западного вокала я любила еще и русский, изучала русский. Слышала на этом языке такие замечательные песни, что не смогла устоять перед мыслью об их исполнении.
Но нет. Ни петь на сцене, ни выиграть в «Вокфене» мне не суждено. Оставалось только смотреть, чувствуя мурашки на спине и мечтая, что эта наряженная в шикарное вечернее платье чувиха на сцене – я.
Смотреть…. Я даже в зал попасть не могла. Денег не хватало. Разве что интернет и планшет, но….
В интернете смотреть – не то.
Я любила брать пиво, пока отец пахал в ночную смену охранником в загородном отеле в Соулсе, плюхалась на диван, и смотрела шоу на большом экране. Одна из множества радостей в моей жизни – красивое пение. Вот мне там хотелось быть. На сцене. Петь и изливать душу. А не вот это вот все…. От взгляда прохожих становилось реально грустно: они выглядели серыми, унылыми, морды были хмурые и недовольные.
Толпа пешеходов вдали издала многоголосый крик и послышался хлопок взрыва, взвыли сигнализации машин, припаркованных возле торгового центра, я вздрогнула и сердце застыло.
«Это еще что за черт?» –
Синий торговый центр, к которому я направлялась, с грохотом и гулом рухнул. Просто рассыпался на глазах, в момент сложился как карточный домик, и в воздух взметнулось огромное облако пыли, накрывшее проспект. Люди дрогнули, встревоженно остановились, сосредоточенно всматривались в сторону рухнувшего ТЦ, и всё, кроме воющих сигнализаций, затихло.
Сначала я не поверила, сначала я подумала, что мне показалось, но я услышала женское пение впереди, исходившее от центра проспекта. Гротескное, мрачное, высокое и очень объемное, будто бы сама смерть вылезла из чистилища, решив немного позаниматься тоскливым вокалом, чтобы подготовиться к черной опере, все слушатели которой собирались умереть. Ноты песни вызывали чувство безысходности и тоски, нестерпимой грусти, от которой едва не хотелось плакать. Чем-то напоминало «Эльфийскую песнь» из одноименного аниме.
– Кто поет? – с непониманием спросил лысый мужичок метрах в трех от меня.
– Я не знаю…. Пойдем…. Уходим, милый, – его схватила за локоть перепуганная полная женщина лет тридцати. – Давай. Уходим.
Тишину снова разорвали крики. Из туманной завесы в ужасе выбегали напуганные люди и мчались подальше от певицы, расталкивая всех на своем пути. Меня несколько раз чуть не снесли, я отпрыгивала в сторону: лица людей были искажены ужасом, они, по велению инстинкта, заставлявшего страуса прятать голову в песок, уносились прочь, пробегая мимо меня один за другим. Слева и справа о твердый камень тротуара стучали подошвы туфлей, каблуков, и кроссовок, слышались крики паниковавших людей.
Впереди, по краям проспекта, громыхнули, рухнув, здания. Под ногами задрожала земля, и мне аж ягодицы свело. «Это что, землетрясение?!» – думала я в ужасе, даже не зная, куда податься. Меня просто парализовало. Трещали, разламываясь, стены, со звоном на тротуар осыпались стекла из разбитых окон. На проспекте с металлическим грохотом врезались автомобили, со звоном разбивались фары, выли клаксоны. Водители пробовали дать деру, они пытались развернуться, в панике, даже не рассчитывая курса, и неизбежно таранили соседей. Боковым зрением я увидела, как мигнув белыми фарами на прицепе, назад, ревя мощным дизельным мотором, покатился грузовик. Он плавно въехал в другой тягач и остановился, встав почти вплотную к пыльной завесе.
Я видела, как в кабине суетился водитель. Он панически дергал за ремень безопасности, пытаясь расстегнуть его, но тот заело намертво. Что там такое водителя напугало, мне видно не было, но страх его я почувствовала отчетливо: у самой сжались ягодицы, и забилось в груди взволнованное сердце. Водитель бросил руку бардачку и достал оттуда охотничий нож, став отчаянно пилить ремень.
Когда скрытая пылью певица приблизилась, став в пыльной завесе темным силуэтом, то краска на кабине стала тускнеть, покрываться трещинами, лопаться, а оголенный металл ржавел с невероятной скоростью. Машину, будто стремительно развивавшийся вирус, охватила коррозия, волной накрывшая грузовик от кабины до конца прицепа. Водитель пинал проржавевшую дверь, но замки заело намертво, тогда он вышиб ногой стекло, но уже было поздно. Прямо на моих глазах он схватился за горло, став задыхаться, забился в предсмертных конвульсиях, и скоропостижно скончался.