Голос
Шрифт:
Открылась дверь, вбежал Ромашкин, взмахнул как-то по-птичьи руками, как будто прямо здесь начинал дирижировать. Лицо у него было заплаканное. Ворвался в зал и сразу потерялся в хаосе. Исчез.
Режиссер отыскивал его глазами. Ромашкин что-то говорил скрипкам, но его, похоже, никто не слышал. Он тогда снова исчез и вдруг возник неожиданно, как в фокусе, за дирижерским пультом, выпрямился, насупился, постучал палочкой. И что-то мгновенно изменилось в огромном скопище людей и инструментов. Стал затихать шум, умолкали настраивающиеся инструменты, головы
Это была та музыка, которая существовала в своих контурах еще тогда, когда композитор играл ее Юле на рояле. Композитор вдруг рассердился, застучал палочкой, музыка распалась, развалилась, порядок нарушился, только скрипка еще допевала что-то.
— Сначала, сначала… Трубы не вовремя, на такт сзади, иначе, взлететь, взбираться, одним махом, безоглядно, еще безогляднее, светлее….
Он опять взмахнул палочкой.
Режиссер и автор стояли за стеклом, слушали музыку.
— Идея! — сказал автор. — Кажется, идея… Финал есть…
Режиссер столько раз уже за последние дни слышал эти слова, что и не прореагировал даже, только пожал плечами.
— Только сразу ничего не говори, подумай… — сказал автор.
Звучала музыка.
Финал снимали у аэропорта. Готовились к дождю. Стояли пожарные машины, проверяли работу дождевальной установки, брызги летели во все стороны, оператор сидел на кране, Анна Викторовна наставляла небольшую массовку, снабженную зонтами и плащами. Спиной к камере стояла каскадерша Света, как две капли воды похожая на Юлю.
— Мы готовы! — крикнула Анна Викторовна. — Значит, команды по дождю запомнили? Репетируем!
Все накинули плащи, массовочники открыли зонты.
— Так, — в микрофон говорила Анна Викторовна, — приготовились… Можно, Сергей Анатольевич?
Сережа нахлобучил капюшон на голову, кивнул.
— Давайте!
— Приготовились! Дождь!
В воздух взлетели струи дождя. За дождем тускло сияли огни и буквы аэропорта.
— Пошли!
Двинулись массовочники, создавая иллюзию реальной жизни.
Машины подъезжали и уезжали.
— Света, пошла! — крикнула Анна Викторовна.
Света вышла из здания аэропорта, прикрыв голову зонтом, развернулась, побежала от камеры, так что в кадре была ее спина и зонт.
— Стоп! — крикнула Анна Викторовна. — Женя, ты машину не вовремя пустил. Мотор не командуем, так?
— Так, — ответил оператор с вышки.
— Снимаем, Сергей Анатольевич?
— Снимаем!
— Так, приготовились! Тамара, номер!
— Имей в виду, — к Анне Викторовне подошел один из замов, — воды на два дубля, а пока машины будут заправлять, кончится режим.
— Хорошо, хорошо, — отмахнулась от него Анна Викторовна. — Снимаем! Приготовились!
От аэропорта бежала, укрывая голову зонтом, Света. Съемка началась.
Зоя Ахтырская сидела в тонателье у лампы и слушала объяснения Сережи. Она пришла озвучить снятый финал и кое-что из того, что не успела озвучить Юля.
— Начнем с финала, — говорил Сережа. — Тут несколько реплик, правда, важных. А потом — то, что Юлька не успела… Вписывать трудно, я понимаю, но если не получится, придется всю роль переозвучить…
— Как — всю роль?
— Вот так! — Сережа развел руками. — Но вы постарайтесь, Зоя Константиновна… Хотелось бы голос сохранить… Так, давайте финальные кольца.
Зоя не спеша пошла к микрофону. Близоруко осмотрела лежавшие на высоком пюпитре бумажки.
— Там текст… Вся сцена их встречи на ее спине и его крупном плане… Попробуйте сразу текст разложить…
На экране возникло продолжение той снимавшейся под дождем сцены у аэропорта. Спиной уходила от камеры так похожая на Юлю Света. Остановилась, прислушалась, камера приблизилась к ней.
— Здесь будет сквозь дождь постукивание его палки…
На экране Света побежала. Крупно были сняты ее ноги, разбрызгивавшие воду.
— Хорошо, — сказала Зоя, — попробуем. — Глаза у нее были полны слез.
— Пробуем, — сказал Сережа.
На экране пошло то же кольцо.
— Господи, как на Юльку похожа. — Ахтырская всхлипнула. — Кто это?
— Каскадерша, она Юльку на дельтаплане дублировала… Ну, давайте…
— Нет, не похожа…
— Пробуем. Начали!
— «Я не хочу лететь дальше, мне нужно сделать остановку в Москве. У нас вынужденная посадка, но это — сама судьба, понимаете, сама судьба!» Нет, не могу… — Зоя опять всхлипнула. Голос ее не слушался. — Не могу… Не могу… — Она ушла в темноту.
На экране повторялось то же кольцо.
— Зоя Константиновна! — Сережа кинулся за ней. — Попробуйте!
— Не могу… — мотала головой Зоя, — не могу…
— Гарик, — вспомнил Сережа, — мы плач не записали. Пусть дают восемнадцатое или… двадцатое, что ли… Зоя Константиновна, только вы можете нас выручить, клянусь вам! Идите сюда! — Он властно взял Ахтырскую за руку, потащил к свету. То, прежнее кольцо кончилось. Заряжали новое. — Смотрите, какое мне Юля письмо написала, из больницы, после озвучания… Ну, соберитесь, давайте работать.
Он развернул листок, изрисованный с одной стороны какими-то фигурками. Это Юля изобразила всех членов группы в смешных позах.
На экране пошло кольцо, где Юля что-то рассказывала тетке, больная, завернутая в халат, и начинала плакать.
— Уберите звук! — крикнул Сережа.
Ахтырская читала Юлино письмо: «Сережа! Сергей Анатольевич! Дорогой Сережа! Я больше не вырвусь, это ясно. Благодарю тебя за все, за то, что я для тебя всегда была актрисой, даже больная, за то, что ты всегда меня понимал, за нашу картину, то есть твою, но и мою. Привет всем… Пусть Зоя озвучит то, что не получилось, она сумеет…»